В том холодном декабре далекого 1987 года, в затерянном в сибирской глуши гарнизоне молодой солдат Мишка С., он же автор сего опуса, отчаяно затосковал. Мне надоело. Надоело получать по наглой еврейской морде от ротных дедов, получать жестко и систематично. Все это было совсем и не из-за той самой морды, и даже не совсем из-за того, что был я воином молодым, месяц назад прибывшем из уютной учебки, где гоняли мало, кормили как на убой, а в казармах были паркетные полы и раскаленные батареи. Проблема была в том, что прибыл я в часть с принципами и иллюзиями. Принцип был прост, как солдатский сапог - я был готов выполнять любую работу, включая мытье полов, но не прислуживать сильным мира сего, то есть - не стирать чужое ХБ и ПШ, не подшивать чужие подворотнички, не заправлять чужие постели и прочая и прочая...
Много обязанностей у молодого солдата, долог его рабочий день и рабочая
ночь не коротка. И вот от всего этого решил я отказаться в первый же день. Тем более, что и иллюзии мои подталкивали меня на тот же скользкий путь. Во-первых, я был уверен, что мой опыт уличных драк, несколько лет занятий тривиальным боксом и солидная масса (жир и мышцы в соотношении один к одному), помогут мне разъяснить свои принципы борцам за дедовские идеалы. А, во-вторых, не сомневался я, что найдутся в части земляки, земы, земели, которые впишутся за меня, замечательного, в трудную минуту. И собирался я, как говорят у нас в Израиле, сплясать на двух свадьбах. То есть в земляки я записал, разумеется, всех хохлов - а как же, один язык, одни песни. Отец мой обожал украинский фольклор, напевал в машине под нос "Горiла сосна й палала", а не ожидаемую "Хаву Нагилу" или хотя бы Розенбаума.
Ну и, разумеется, ожидал я поддержки от своих, родных, маланцев носатых.

Облом меня ждал по всем пунктам. Габариты мои никого не впечатлили, первый дед, посаженный мною на жопу, привел еще пяток плотных ребят, которые отбуцали меня - мама не горюй. Я отбивался, но толку было мало, совсем мало. Так они и подходили ко мне, раз в три-четыре дня, вежливо спрашивали, не желает ли многоуважаемый гусь подшить усталому дедушке подворотничок - и, получив отрицательный ответ, принимались за свое нелегкое дело.
На Украинском фронте все выяснилось в первый же день - деды из Ивано-Франковска гнобили духов из того же города особо изощренно, не
опускаясь до бесед на рiднiй мовi. Мда, было о чем задуматься.
Евреев же в роте было двое. Один - зачмореный дедушка, который вместе с
молодыми драил полы в казарме, и на мое появление в роте никак не
среагировал, не до меня ему было. А вот второй... С этого места, пожалуйста, поподробнее. Находился он в командировке, вернуться должен
был в марте - но легенды о нем ходили по роте, от его имени содрогались
стены. По описанию, был это былинный молодец, Илья Муромец, Калев и Тиль
Уленшпигель в одном лице. Фамилия его была Шерман, а кликуха, произносимая шепотом, - Шерхан. Его приезда я ждал, как еврей ждет прихода Мессии - хотя жизнь моя в роте потихоньку стала налаживаться.
Меня приняли as is, то есть - с моими принципами. Тем более, что службу я понимал, выше головы прыгнуть не пытался, да и надоели дедам эти бои -
каждый раз кто-нибудь из них получал если не по печени, то по почкам.
Ротный стал на них как-то нехорошо поглядывать. И, вообще, молодых в
роте хватало - так что меня просто оставили в покое.
И вот в один прекрасный день... О том, что Шерхан возвращается, узнали в
роте за два дня. Водку купили и спрятали в мастерских. Не хватало цветов
и духового оркестра. В роту он пошел не прямиком, а через кочегарку, где
вымылся под душем, побрызгался приличным одеколоном, переоделся во все
новое-нулевое и появился в роте расчетливо во время вечерней поверки, как принц перед своими поддаными. Старшина торопливо дочитал поверку, вольно, разойдись, и деды бросились к Шерхану, суетливо протягивали руки для рукопожатия, а он стоял, величавый, как памятник Ильичу в Кацапетовке. Такого еврея я не видел никогда до, и совсем немного раз после - а уж в Израиле евреев хватает, поверьте мне. Ростом он был под два метра, стройный, поджарый с холодным презрительным взглядом-скорее похож на грузинского князя, чем на барнаульского маланца. Деды уволокли его в проход, где немедленно появилась жареная картошечка, две мисочки
бациллы (ну-ка, молодые, угадайте, что это), та самая водовка, соленые
огурцы - и начался пир горой. А я лежал на своем втором ярусе и мечтал,
гусь лапчатый, как круто изменится моя жизнь. Говорил Шерхан мало, слова
взвешивал, бросал их в толпу в нужное время и в нужной интонации, вызывая у слушателей именно те эмоции, которые и ожидал. Царь, калиф, падишах.
Утром он подошел ко мне. Рота ушла на хоз. работы, а мы остались в
расположении - и это было естественно, ни старшина, ни ротный ни словом
не заикнулись, что неплохо бы на мороз, братцы-маланцы. Мы присели на
табуретки в Ленинской комнате, и Шерхан заговорил абсолютно по
человечески, это был обычный еврейский мальчик, только большой. Зовут
его Вовой. Его тоже забрали после первого курса, тоже политех, а тетя его подала документы на выезд, говорят скоро начнут выпускать пачками, конечно в Израиль, какая еще Германия - только Израиль. И, вообще, он устал от этой службы, от тупого быдла вокруг, сегодня с этой пьянкой спал от силы полчаса, а пить он вообще не любит, но деваться некуда, так что пойдет он сейчас вздремнет до обеда, а не могу ли я, пока он будет дремать, подшить ему воротничок и гладануть хебешку... Я пристально посмотрел ему в глаза. Еврейский мальчик Вова исчез. Передо мной сидел, хищно скалясь и готовясь к прыжку, Шерхан. Настоящий, как у Киплинга.
"Нет, Вова, у меня еще плац не метен" - сказал я, четко произнося каждое
слово. Встал и пошел, как был, без бушлата к выходу. И в спину: "Смотри,
маланец, тебе здесь жить." Ничего, Вовочка, видишь - я выжил, ничего...

http://anekdot.ru/an/an0607/jxbtraco060914,10.html

О старом докторе.

На флоте не могут без розыгрышей - это оттого, что служба дело серьезное, и ее надо иногда разбавлять хорошей шуткой. Один пожилой лодочный врач получил долгожданный приказ о переводе в столичный город. Надо сдавать дела, организовывать отвальную, отъезд, ну и все такое прочее. Приятные хлопоты. Настроение, соответственно, тоже хорошее, и хочется пошутить.
Дела у него принимал молодой лейтенант медицинской службы, только что окончивший академию, последнего помету, так сказать. А мужчинка был серьезный и дотошный, тем более флагманский* помощник смерти его
настропалил, что старый доктор - мужчина безалаберный, мог что-то там потерять из медицинского барахла или промотать, ну в общем, чтобы со всем вниманием. Ну тот и давай со вниманием. Достал старика. И тот пошутил.
Когда были пересчитаны все таблетки и клистирные трубки, того и другого оказалось в избытке. Мастерство не пропьешь, как говорится, и запас у старого доктора был двойной.
Старый и говорит молодому:
- Остался только командирский гроб с иллюминатором.
- Что за гроб?
- Обычный командирский, цинковый с иллюминатором, матросам, если что, заказывают деревянный на плавзаводе, офицерам и мичманам - цинковый, там же, но без иллюминатора, а командиру положено иметь персональный, и возит он его на лодке, привилегия командирская.
Лейтенант, конечно, прибалдел, но чем черт не шутит, всяко может быть на атомных лодках, особые условия службы, а значит, и особые условия смерти должны быть.
- А где он есть, этот гроб?
- Как где, у командира в каюте, он в нем секретные документы хранит и пистолеты офицерские там же.
Врачик молодой что-то слышал про пистолеты от командира группы БЧ-2, что они действительно хранятся у командира в каюте и полностью в эту мульку поверил.
И побрел он к командиру в каюту. Командир как раз оказался на Пароходе в это время.
Тук-тук пальчиком в дверь каюты, «Шу ше», что значит прошу разрешения.
- Ну как, лейтенант, принял дела? - вопрошает командир.
- Так точно, в основном все принял, осталось только командирский гроб с иллюминатором, цинковый, проверить, а так все принял, все в порядке.
Немая сцена... Потом командир и говорит:
- Немедленно пришлите ко мне старого доктора, лейтенант.
- Есть!
Прибывает в командирскую каюту старый доктор.
- Так, все сдал, готов ехать?
- Да, все, билет уже на самолет заказан.
- Хрен ты мне куда полетишь, пока не будет командирского гроба цинкового с иллюминатором, понял? Ищи где хочешь, где хочешь заказывай, но чтоб был цинковый и с иллюминатором, понял?
Дальше о ненормальных половых связях со всей роднею старого врача.
Конечно, отпустили его на все четыре стороны, но такая назидательная история имела место на нашем пароходе.

*Офицер штаба отвечающий за подготовку по специальности.

Хорошее начало

Будильник затрясся в утреннем припадке эпилепсии, кажется, всего через минуту после того, как я сомкнул глаза и коснулся щекой подушки. Или наоборот, сначала коснулся подушки, потом закрыл глаза? Не помню, потому как уже спал в этот миг. Выкидыш ереванского часового завода с гордым кавказско-водоемным именем "Севан", мелкой вибрацией корпуса изображая походку перевозбужденного паралитика, на трех ногах подкрался к краю тумбочки и пытался упасть мне на лицо. Первое движение души - выбросить его в окно - пришлось оставить втуне; словно почуяв, что ему грозит, аппарат заткнулся, напоследок тренькнув расслабившейся пружиной. Глаза решительно не желают открываться, одеваюсь на ощупь. Свет тоже включать смысла нет, хватаю пустой чайник и бреду по коридору в направлении кухни. Из двери соседа слышится радио, что-то очень знакомое, Дин Рид, кажется. Традиционно матюкнулся, запнувшись о заплатку на линолеуме коридора. Нормальная такая военная заплатка из стали-тройки на гвоздях, отполированная сапогами-тапками-ботинками до блеска пряжки ремня дембеля. Семнадцать шагов от сей детали интерьера, поворот направо, пощупал рукой перед собой. Ага, дверь в кухню на месте, стоит вместе с косяком у проема в кухню. Сколько уж недель тот капитан клянется поставить ее на место, но что-то ему мешает, то ли отсутствие вверенного личного состава, то ли осознание своего нового звания, в процессе обмывания коего он и вынес дверь вместе с косяком. При входе в кухню под ногами раздается отчетливый и нехарактерный для этого помещения хруст. Глаза приходится открыть. С правым нормально, левый не в фокусе, наводку приходится делать поворотом головы. Так, что там?
Бииилляааать!!! Пол не усеян, но ровным слоем покрыт тараканами! Нет, ну правда, встать негде, чтоб не наступить. Оранжево-коричневые пруссаки всех размеров, большинство еще шевелит лапками. Что-то такое припоминаю, вчера было. Валерик говорил, что купил новое средство от тараканов... Мелок. И название еще такое... Мошонка?.. А-а-а, блин - «Машенька»! Использовал, стало быть, икс-периментатор. Одно слово - хымик! Пойти, что ли разбудить героя, пока чайник закипает? Нет уж, лучше покурить у окна, пока не мешает никто и можно не спешить.
Вот ведь, бзик у человека на тараканах. Тараканы в голове, натурально. Прошлая его экзерциция против усатых супостатов чуть не закончилась пожаром. Это ж надо было догадаться - уничтожать насекомых с помощью огнемета! Политика выжженной земли. Паяльную лампу раскочегарил и сунулся в нишу стояка на кухне. Ха, он даже не представлял, сколько там живности обитает! А они ж тоже жить хочут и ка-а-а-ак прыгнут! На Валерика. А он росточку метр с половиной, а паяльная лампа тя-я-яжелая, да ноги в скользких шлепках... Упал, бедолага. И пока хитинокрылые перебегали чрез поверженное тело, от огня паяльной лампы занялись шторы и единственный на кухне деревянный предмет мебели - щит противопожарной безопасности. Причем, несмотря на истерично-активные действия с трудом поднявшегося Валерика, успели сгореть оба. От занавесок осталась лишь копоть на стенах и потолке, а от щита - уголок с подписью ответственного. Этот подписавшийся ответственный, капитан М., будучи прямым и непосредственным отцом-командиром прапорщика Валерика, две недели полоскал ему мозги в пожарном водоеме и песочил прямо из необъятных размеров сундука-песочницы у входа в ДОС! Вздрюченный по самое нехочу Валерик теперь даже спички не носит, прикуривает от чужих.
А что это за шаги такие в коридоре? Кто это так затейливо поприветствовал нашу половую, блин, заплатку? В кухню, прихрамывая, вошел М., его начищенный правый хромовый сапог требовал срочного ремонта вследствие контакта с вышеназванной заплаткой. А взгляд М. - с налитыми кровью глазами - куда там приснопамятной Валериковой паяльной лампе! Все ж я правильно сделал, что Валерика не стал поднимать, попал бы он под горячую руку М., один пепел бы остался. А так, он еще нежился в своей комнатке и снился ему победоносный блицкриг над всей насекомой живностью великого Советского Союза! Через пару минут его сон превратится в кошмар, благодаря стараниям М., но сейчас... За окном вспыхнуло миллионносвечовое пламя и по стене кухни скользнули вниз лучи поднимающегося солнца. Начинался еще один хааароший день.

Может, я медведь?

Было это давно, и к армии не имеет никакого отношения. Был я как-то раз в районе ЖукОвки. Душа и тело жаждали приобрести новенькую лётную курточку и ноги споро шагали в сторону магазинчика по Красноармейской. День был весенний, тёплый, наряды дам укоротились, было, в общем, на что посмотреть. Глазея по сторонам, подхожу к перекрёстку с улицей Супруна. Хочу перейти на другую сторону Красноармейской, хрен там, машины несутся, словно по Ленинградке. Подходит к перекрёстку старушка с явным намерением перейти улицу. Ну я подумал, почему бы не помочь? Перегородив движние тушкой, рыкнул бабульке: "Переходите на ту сторону". Бабка вздрогнула и бодренько перебежала. Я перешёл следом. Тут бабуля останавливает меня за рукав говорит: "Спасибо, внучек, но мне нужно было не сюда".