ТЕМНЫЕ АЛЛЕИ - II

Армия сильна традициями. У любого советского генерала, заступающего на пост министра Обороны, это в крови - начинать свою деятельность на благо Родины и Вооруженных Сил с перестановки мебели в личном кабинете и изменения формы одежды подчиненных. Гражданские министры могут также заняться подбором и проверкой боевых свойств своих секретарш, но военные этого приятного бонуса лишены, так как они располагают лишь дежурным генералом и подполковниками-порученцами, а это, согласитесь, как-то не мобилизует.... Правда, один из недавних министров исхитрился и завел-таки себе весьма симпатичную пресс-секретаршу по имени Лена, в результате чего ее кабинет стал негласно называться Ленкомнатой, а сама она получила почетное звание "Товарищ генерала".
Но, события, о которых далее пойдет речь, происходили задолго до эпохи разнузданной демократии, а именно, в 1987 году, когда Самый Главный Кабинет в "Первом доме" занял Дмитрий Тимофеевич Язов. Вникнув в суть проблем, ожидающих неотложного решения, он, что называется, сделал ход бубновым конем на поле "пусто-пусто": с изменением формы одежды решили не торопиться, а для начала разобраться с тем, как соблюдаются правила ношения нынешней. Кроме того, для повышения строевой подтянутости и молодцеватости офицеров им запретили хождение в форменных рубашках. Только в кителях! Узнав о смелом нововведении, личный состав Закавказского и Туркестанского военных округов не мог сдержать пота умиления, а Главный терапевт МО, говорят, бился в истерике, угрожая массовым подрывом боеготовности личного состава из-за тепловых ударов. Главного терапевта привел в чувство Главный психиатр того же МО, а рубашки так и не разрешили.
Военным комендатурам была поставлена задача - беспощадно искоренять любые нарушения знаменитого приказа "О порядке ношения формы одежды" за номером 250. Воины с каракулевыми мозгами наружу рьяно взялись за дело, в результате чего кампания быстро приобрела настолько дикие и странные формы, что в Главную Военную прокуратуру посыпались жалобы на неправомерные действия патрулей.
Выяснилось, что младшие офицеры, не говоря уже о прапорщиках и прочем рядовом составе, в борьбе за выживание научились ловко прятаться и маскироваться под гражданских, используя покровительственную окраску турецких курток из свинской кожи, передвигаясь в общественных местах короткими перебежками и прикрывая кант на форменных брюках "дипломатами".
Тогда взялись за старших офицеров. В конце рабочего дня вестибюли станций метро "Парк культуры", "Фрунзенская" и "Арбатская" наглухо блокировали "бараны", а изнывающих от стыда майоров и подполковников патрульные, подобно гробовщикам, обмеряли линейками на глазах у гражданской публики и дежурных милиционеров, искренне радующихся потехе. Когда же майоры и подполковники перестали пользоваться метро, в патрули для ловли себе подобных стали заступать полковники, причем легенды гласили, что в комнате милиции нередко дежурил специально обученный генерал - на предмет приведения в чувство особо борзых полковников из центрального аппарата...
Особый дискомфорт испытывали офицеры ВВС, которые служили в Подмосковье, а жили в Москве: привыкнув к гарнизонной вольнице, где служилый люд ходил исключительно в летно-техническом обмундировании, а честь отдавал только командиру полка, в столице они чувствовали себя примерно так, как беглые негры в Южных штатах, которых ищут, чтобы с шутками и прибаутками повесить на ближайшем дереве...

Было довольно поздно, начинало темнеть. Мы с Юрой, не торопясь, шли по аллее, ведущей от метро "Динамо" к корпусу "А" "Жуковки", в девичестве - Петровскому дворцу русских царей, где они приводили себя в порядок с дороги, въезжая в столицу.
Юра был двухгодичником, или, как он сам себя называл, "двухъягодичником", но двухгодичником неправильным, нетипичным. Во всяком случае, он не походил на унылого "ботаника", которого родители сдали в армию на предмет получения прививки мужества. Юра был мастером спорта по самбо и по дзюдо, при среднем росте был каким-то чугунно-литейным и, несмотря на безупречно славянское происхождение, имел надменное лицо монгольского хана, принимающего в Орде дань от худородных русских князей.
На свежего человека Юра производил сильное впечатление: когда он смотрел в лицо собеседнику, тому немедленно хотелось во всем признаваться, являться с повинной, сдавая подельщиков, и вообще с треском рвать на груди форменную рубашку. Примерно таким же взглядом обладал один мой знакомый офицер-воспитатель ИТК, но у него это был, так сказать, профессиональный навык, а Юрина харизма была врожденной и валила с ног, как удар антенной локатора по лбу.
Говорят, что сильные люди всегда бывают добрыми. В принципе, Юра тоже был не злым человеком, однако при необходимости в средствах не стеснялся. Как-то раз на платформе "Кубинка" у Юры возникла острая дискуссия с аборигенами, победителем в которой он вышел практически со второго аргумента, причем потрясенного юриной логикой оппонента пришлось унести.
- Добро, - поучал Юра очередного воина-разгильдяя, - должно быть с кулаками. Например, вот с такими. - И он предъявлял затихшему солдату кулак размера на три больше среднестатистического. До рукоприкладства, правда, дело никогда не доходило, но солдаты Юру не любили, за глаза называя его "Железным Дровосеком". Сходство с ржавым приятелем девочки Элли усугубляла Юрина манера смеяться. Больше всего Юрин смех напоминал... ну... попробуйте в железную бочку бросить кирпич...

Итак, мы шли по аллее. Было жарко, и Юра расстегнул китель, который на его массивной фигуре выглядел как приветливо распахнутые дверцы бронированного сейфа.
Вдруг откуда-то из-за кустов вынырнули три тени и заскользили в нашу сторону, при ближайшем рассмотрении оказавшись патрулем. Ну, бля, серпом тебя по молоту!
Откуда?
Здесь?!
В это время?!!
Начальник патруля, майор, был явно из самого логова, комендатуры города. Увидев злодейское нарушение формы одежды, он немедленно напал на Юру:
- Я начальник патруля! Предъявите документы!
Юра остановился и, не делая попытки достать удостоверение личности и застегнуть китель, стал, не торопясь, разглядывать "барана".
И тут майор, видимо, кое-что понял. Аллея была совершенно пуста, фонари горели только на проспекте, а оружия при нем, ясное дело, не было. Вдобавок бойцы ему достались не из комендантского полка, которые натасканы как хорошие охотничьи собаки, а какие-то выделенные, из строевой части. За время наряда майор их, наверное, так достал, что они, в случае чего, своего постылого начальника защищать бы не стали, а, наоборот, образовали бы нечто вроде "пятой колонны".
Меня из-за очков и общей худосочности, как всегда, в расчет не принимали, но и одного Юры майору, видимо, хватило.
- Почему нарушаете форму одежды? - спросил он, как бы забыв о документах.
- Понимаете, товарищ майор, - прогудел Юра, насмешливо глядя на "барана" - вчера вот катапультироваться пришлось, да так неудачно... вы не поверите, все болит, даже китель застегнуть не могу...
- Да? - Майор, старательно не замечая технарской «"курицы" на Юрином кителе, секунду подумал, и инстинкт самосохранения, вероятно, подсказал ему единственно верное решение.
Сварливо заметив: "А все-таки приведите себя в порядок!" он кивком головы подозвал своих воинов, которые мялись на безопасном расстоянии, и свернул с аллеи, продираясь сквозь кусты.
Кстати, на Юру можно посмотреть здесь:
http://stroybat-spb.boom.ru/BIGLER/Photo3.jpg, он третий справа, и китель, как всегда, расстегнут.

Бывают такие ситуации, когда живёт себе человек, живёт, дни до дембеля считает. Всё ему хорошо, каша с маслом утром и жареная картошка каждый день после отбоя. И врывается в размеренную жизнь такую какая-нибудь напасть. И сразу всё наперекосяк. Вот так ворвался в мою действительность некий старший прапорщик Джаапаров. Да-да, с двумя буквами "а" подряд в фамилии. У него было какое-то длинное, нерусское имя, произнести которое вкупе с отчеством одним заходом мог только фокусник из династии Кио. Вдобавок ко всему он (Джаапаров) был рыжим. Нет, он был РЫЖИМ, с толпой конопушек, равномерно расселённой не только на лице, но и на всей остальной заднице. Джаапаров занимал должность начальника какого-то складика, с которым мы не имели ничего общего. Кажется, и другие подразделения с этим складом не имели ничего общего, потому что зампотех вечно спрашивал его имя и откуда он. При всей вот такой вот отчуждённости товарищ старший прапорщик умудрялся мозолить глаза всем подряд и за всякие разные свои проделки был пассивно вознелюблен. Он часто приходил к моему командиру Дрыну, пил с ним чай, вёл какие-то пустые беседы, иногда выходя с кружкой к нам и давая умные советы. У Джаапарова было всего два подчинённых, один из них просто прапорщик, а второго никто никогда не видел. Душа желала руководить парадами, давать команды и следить за их бесприкословным исполнением. На своём рабочем месте этот номер у старшего прапорщика не проходил, - там его посылали вдаль. Мгновенно и безповоротно. Сначала из двери его каптёртки мелкими отрывистыми очередями вылетали обломки брани, а за ними на бреющем вылетал сам Джаапаров. И что сука, характерно(С!), сразу шёл к нам, становился с чаем над головой нашего главнокомандующего и начинал строчить устные донесения типа: "Торфянников опять технику безопасности нарушает, открывает горловину радиатора (Ъ, открываю потому что там уже неделю нет не только горячей воды, но и вообще нет воды). А Улоев одет не по уставу, кеды напялил (Ъ, мы ваще всегда имели моду в полукедах работать). Пресняк вчера пел матерные песни и бросался монтировкой в пожарный щит на поражение(и всегда она у него втыкалась)." И т.д. и т.п... Дрын понимающе покачивал головой, еле скрывая улыбку обещал затрахать провинившегося, говорил "спасибо за сигнал", забивал на тему и переходил на рыбалку. И вот там наши с ним(Джаапаровым) пути-дороги пересеклись по-настоящему. Джаапаров был на этом деле двинутым на все гайки.

За задней стенкой боксов лежит куча крашенного металлолома. Речка-вонючка нежно облизывает его, слегка петляет, влезает в трубу, срезает угол под территорией танкистов, потом вновь вылезает на свет божий и продолжает свой размеренный бег. Метров через двести впадает в небольшое, мутное и гнусно пахнущее озерцо. Мы в этом водоёме ловили плотвицу, а потом сушили её. Когда Дрын заговаривал о рыбалке, Джаапаров истерично глотал слюну, бежал к себе, хватал бамбуковую двухколенку и бежал на это самое озерцо заниматься промыслом. Проблема была в том, что мы, двое старослужащих в это самое время занимались тем-же самым, в том-же самом месте. И кляузы Дрыну сочились каждый день,как будто сам Дрын не знал, где его дембеля....
Однажды утром я как обычно проснулся, как обычно сходил отлил, как обычно вернулся помылся, но, не как обычно побрился. То есть физиономию лица я побрил как всегда, но вдобавок побрил ноги ниже колена. Одел штанишки и пошёл служить. Мой друг Антошка припахал нештатного парикмахера, постригся под ноль и вдобавок тоже побрился. Но не только щёки побрил, но и остальной череп тоже. Когда настал час Х я вынул из-за светильника в яме кривое и страшное самопальное удилище, взял ведро и пошёл на дело. На берегу лежала бетонная труба, служившая мне сиделкой. Я удобно расположился на ней, свесил ножки в воду и закинул удочку. А в это время в парке: старший сержант Пресняк завидел старшего прапорщика Джаапарова с удочкой на плече, тихо намыливающегося в сторону водоёма. Изобразив озадаченное лицо и поглаживая себя по глянцеватой лысине обратился:
-Товарищ старший прапорщик, Вы рыбу там не ловите, там в воде дрянь какая-то, вот, искупался я вчера, все волосы выпали.
Джаапаров глянул на череп Пресняка, прикрыл глаза, ослеплённый солнечным зайчиком, призадумался, но продолжал движение. Сильно озадаченным подошёл ко мне из-за спины, покашлял и сказал,
- Чё тут с водой? Чё он говорит, друг этот твой?
-Это вы о чём, товарищ старший прапорщик?
-Ну, друг этот твой, говорит, волосы у него тут выпали, от воды от этой...
-Не знаю, говорю.
Начинаю шевелиться, вынимаю ноги из воды, выхожу на берег и чувствую на своих голенях жгучий взгляд. Джаапаров поизучал мою анатомию пару минут, потом исполнил уставной "Кругом" и игнорировав протоптанную тропинку ринулся напрямую через кусты в расположение. На этом моменте закончился наш сценарий. По крайней мере, должен был закончиться. Джаапарова мы больше здесь увидеть не расчитывали. Но он пришёл, и не один. С доктором пришёл.
А я уже опять сижу себе, рыбку ловлю.
-Вот, смотрите на ноги-то его, тащ капитан, а там, в части ещё один пострадавший есть, лысый весь.

Капитан подошёл ко мне, поглядел а потом задал вопрос ребром:
-А чего это у вас, товарищ солдат волосы выше уровня воды повыпадали? (Надо сказать, промером необходимого участка мы занимались халатно). Помощь пришла с неожиданной стороны, - Джаапаров постучав себя ладошкой по лбу сказал, -
Дык, прилив, наверно был, вот и выше зацепило. Знаете, доктор, приливы-отливы, - и доверительно посмотрел в глаза медика.
Капитан немного похмыкал и отправил меня к едреней-фене в приказном порядке идти служить Родине в расположении части. На этом активная фаза нашей операции была закончена. А через несколько дней было продолжение, но оно было неожиданно неприятным и положило конец нашим промыслам. А произошло вот, что: приехала какая-то машина, из неё вышел человек с петлицами войск химзащиты, взял чемоданчик с пробирками, ушёл к озеру. Ещё через неделю пришёл доктор и сказал, что в таком говне, которое обнаружил химик, жизнь не может существовать в принципе, и то, что у нас было облысение, - так надо сказать спасибо, что не наступили мутации с летальным исходом в муках. А ещё оказалось, что сушённая плотва, которую мы так любили жила и питалась фекальными сбросами птицефермы, расположенной в семи километрах выше по течению. Я до сих пор с недоверием смотрю на сухую рыбу, даже под пиво. Клянусь!

Особенности нацио... пардон, пограничной рыбалки.

Часть третья: в селе Малокурильское

В селе Малокурильское обычно ловятся (в порядке убывания популяции):
1. Корюшка
2. Сайра бланшированная в масле
3. Бабы
4. Касатки
Можно еще словить на свою ж... кучу неприятностей, что обычно бывает при промысле последних двух объектов.
Итак, кто на что идет.
Корюшка ловится на простой оранжевый казенный поролон, наковырянный из матрацев, сайра бланшированная в масле хорошо идет на СКВ (спирт корабельный ворованный) и шоколад из бортача, хуже на тушенку и сгущенку, бабы легко клюют на угощение и общение, любимым же блюдом касаток, как оказалось, являются находкинские замы.
Промысел пункта третьего может как смыкаться с пунктом вторым, так и происходить по отдельному плану. Я не участвовал в промысле 4 пункта, так что прошу прощения, но эту тему раскроет кто-нибудь другой (я даже догадываюсь, кто именно). Со своей стороны, постараюсь осветить добычу пунктов 1 и 2 так ярко, насколько возможно.
Итак, зима, бухта Малокурильская, наш корабль впустили на заправку водой и топливом. Именно впустили, потому что сахалинские корабли на Шикотане любят странною любовью - любовь эта измеряется в морских милях и сутках: чем дольше и дальше от села Малокурильского стоит сахалинский пароход, тем больше его любят, а когда он начинает ныть про необходимость заправки водой, продовольствием, топливом - любить его перестают, причем настолько, что просто перестают его слышать (диагноз - "выборочная глухота"). Диалог типа такого:
- Необходима заправка водой!
- Службу нести неподвижным дозором на якоре в точке...
- Заправка водой необходима!!
- Службу нести неподвижным дозором на якоре в точке...
- Воды осталось полтонны!!!
- Службу нести неподвижным дозором на якоре в точке...
- Воды осталось сто литров!!!!
- Службу нести неподвижным дозором на якоре в точке...
- Дайте воды!!! ВОДЫ!!!!
- Службу нести неподвижным дозором на якоре в точке...
- (хрипя...) Пиииить... Еееесть... Помыыыыыться быыыы...
- (нехотя) Следовать в базу для заправки с прибытием в 12-00 , выход из базы на участок в 16-00 того же дня.
- Хых... И на том спасибааа...
Вот после примерно такого диалога мы обычно и попадали к плавпирсу шикотанской бригады, яростно почесываясь и слизывая распухшими обложенными языками капли росы с надстройки. В этот же раз, кроме нас, запустили еще и косяк корюшки, хотя, я подозреваю, ее так долго не мурыжили, да и встреча корюшки личным составом шикотанской бригады была не в пример теплее, пожалуй, только оркестра не было. Весь плавпирс, все борта пароходов превратились в большой насест, на котором сидели рядом кап-два и старший матрос, механик и штурман, корабельный артэлектрик и БИПовец - этакое "водяное перемирие", у всех в руках самодельные удочки, рядом полиэтиленовые пакетики для улова, каждый ревниво поглядывает на соседа - сколько добыл, и по всей Малокурильской бухте разносится запах свежих огурцов...
Чистый, бритый, стираный, после стакана горячего чая в кают-компании, выходишь на плавпирс и видишь родимого старшину рулевых с удочкой из куска стальной проволоки, воткнутой в пробковый поплавок от сети, сидящего на корточках и подергивающего лесу, на которой пришпандорен десяток крючков и гайка, стыренная из ЗИПа, используемая в качестве грузила. И хотя я избалован рыбалкой "по-пограничному", некий атавистический пережиток берет верх на какое-то время, старшина рулевых, поджав хвост, поскуливая и зализывая раны, убирается следить за приборкой на объектах, а я занимаю его место. Через пятнадцать минут появляется шеф, и, используя служебное положение в личных целях, изымает у меня импровизированную удочку и сам приступает к охоте, милостиво разрешив мне присутствовать при этом таинстве и сопереживать... Правда, еще через пятнадцать минут он не выдерживает моих издевательских комментариев и начинает коситься в мою сторону, потихоньку закипая, злобно зыркая глазом и вернее перехватывая в руке удочку, дабы у...бать в подходящий момент. Решив не дожидаться этого момента, убираюсь вести наблюдение за шефом с борта, а он от души отдается таинству рыбалки... Итогом его сидения с удочкой были - а) обострение геморроя, б) мое хорошее настроение по этому поводу, в) полмешка корюшки, г) хорошее настроение личного состава корабля по этому поводу. Конечно, львиная часть попала на стол кают-компании, но и моряки смогли себя побаловать на ужин золотистой поджаренной рыбкой с огуречным ароматом.
В этом же уездном городе N., но уже в другое время происходила охота на сайру. Дело в том, что на данном конкретном "острове невезения" был не только календарь, что все равно не помогало его жителям, но и рыбокомбинат, на котором производится много вкусных и полезных вещей. Точнее, производит-то их природа, а на комбинате их просто упаковывают. А еще ходят слухи, что на этом комбинате работают милые русские женщины, которых рекрутируют со всех концов нашей необъятной Родины, и им так кюхельбекерно и тошно без ласк русских офицеров и мичманов, что готовы эти фемины, эти нимфы и наяды, практически на все, лишь бы добиться внимания противуположного пола. Итак, решив открыть сезон ловли сайры бланшированной в масле, комсостав ПСКР-... собрался на внеплановое совещание, на повестке дня которого стоял вопрос "Кого послать?". Вопрос решился быстро - решено было заслать боцмана и помощника, благо оба были настоящими крепкими хозяйственниками (то есть - чужое тырили, свое не отдавали). Командир выделил на представительские цели и для обмена с аборигенами литр "шила" и коробку шоколада, боцман с помохой, подмигнув друг другу, насовали в сумку еще и банок с тушенкой и сгущенкой, и, напутствованные теплыми словами остающихся, отправились на промысел, держа в уме еще и желание попарить кончик, мы же остались дожидаться невиданного улова. Эти два кренделя появились на корабле утром со следами буйно проведенной ночи на покаянно опущенных хлебальниках, волоча за собой жалкий 1 (один!!!) ящик консервированной сайры. Вызванные на исповедь к командиру, они поведали жуткую историю о том, что на рыбоконсервном комбинате после недавнего землетрясения ловить нефига, оборудование в разрушенных цехах простаивает, бабы все выехали по такому делу на материк, и единственным, кого они смогли там отловить, был какой-то старикан чуть не восьмидесяти лет от роду. Завидев наших добытчиков, сей старикан начал допытываться, по какому такому поводу доблестные моряки-пограничники забрели на доверенный ему объект. Когда они сказали, что делегированы экипажем с целью обмена даров цивилизации на дары природы, старичок скрипуче захихикал и сказал, что комбинат не работает и морячки обломились.Но! Вот если у морячков есть чего выпить, то он готов рассмотреть вопрос бартера на лично ему принадлежащие консервы, правда, при одном условии - если морячки его перепьют. Чего ж не согласиться на такие условия? Вот они и согласились... Выпив принесенное шило, компания переключилась на дедовский продукт, полученный, судя по запаху и крепости, путем настаивания портянок на ракетном топливе. Продолжительного употребления такого продукта измученные длительным пребыванием на границе мореходы не вынесли, и пали в дедовской сторожке, сраженные во цвете лет. Наутро дед их растолкал, всучил в память о чудном вечере ящик сайры из личных запасов, с презрением отверг попытки всучить ему тушенку со сгущенкой, но забрал весь шоколад. "Унучкам!" - прошамкал он нашим делегатам. Не отбирать же у детей - моряк ребенка не обидит... Оставили... И побрели, изнемогая от неутоленного желания, похмелья и болезненных воспоминаний о проигранном состязании, на пароход, где им впоследствии эту историю вспоминали долго-долго...

Как солдат всех командиров «положил» ...

В часть, где я отдавал воинский долг родине, на полгода раньше меня
призвался некто Иванов. Откуда он был родом, уже и не припомню,
единственное, что отпечаталось в памяти навсегда, это его странная
привычка впадать в кому при излишней нервозности. Поговаривали, что
поводом для этого послужила ночная тревога и его падение со второго
яруса кровати, головой на тумбочку. Заклинивало его, в основном, тогда,
когда нужно было делать рапорт, или что-то подобное. Для образности
приведу одну из вечерних поверок.
Дежурный сержант, взгромоздившись на табурет перед строем поставленной
в две шеренги роты, громко и четко выкрикивает фамилии. Ну, к примеру:
- "Авдеенко" - тут же следует ответ - "Я". "Вадов - Я". "Иванов" -
тишина. "Иванов!" - тишина. "Где этот долбанный Иванов? Ну козлы,
сейчас все начнем по-новому!"
Народ начинает волноваться, все хотят спать, все крутят головами, и
обнаруживают Иванова в конце шеренги, ушедшего в кому и не
реагирующего даже на тычки стоящих рядом. Увидев, что Иванов на месте
и никакого самохода нет, рота нервно орет: - "да вон он, этот долбанный
Иванов, давай читай дальше, пошел он на ...". - Сержант, удостоверившись,
что Иванов действительно на месте, продолжает: - "Колпин - Я, Фролов -
Я, Якунин - Я. Поверка закончена, всем приготовиться к отбою! - Я!" -
Сержант недоуменно: "Что - я?"
- Иванов!
Кстати, возвращался он в реальность именно с того места, где его
заклинивало! Если кто-то подумал, что он был просто дебил, или "косил",
то абсолютно неправ! Так как в некоматозном состоянии ему не было
равных в разгадывании кроссвордов и в играх в шашки и шахматы, а в
батальоне были даже перворазрядники! Да и службу он нес с душой и радостью, и первоначальные восемь месяцев за ним припадки не наблюдались!
Но это присказка. Послали как-то меня с этим Ивановым в штаб,курьерами! Дежурный по штабу, замполит батальона, которому то ли было скучно, то ли действительно ярый служака, но он постоянно гонял нас куда-нибудь с разными поручениями. Чаще, а именно в девяносто девяти случаях, бегал я! Так как Иванов, по отношению ко мне, был старослужащим. Бегать мне надоело, да и язык уже волочился по полу, и я решил все же свалить часть обязанностей на напарника. Т.е. при очередном вызове я убедил без пяти минут "фазана", что требуют именно его. Проклиная замполита и всю его сексуально-меньшинскую родню, Иванов поперся в кабинет. И надо же такому случиться, что именно
переступив порог и открыв рот для рапорта, он впал в очередную кому. Но
об этом я узнал гораздо позже.
Через пять минут из полуоткрытой двери начали раздаваться какие-то
непонятные звуки, мягко перетекающие в отборный российский мат. От тех
фразеологических оборотов, в которых состыковывались всевозможные части
человеческих организмов, сопряженные глаголами интимного направления,
покраснели даже лица на портретах членов Политбюро. Потом за стеной
что-то начало ухать, послышался звон разбиваемого стекла, и я, не
выдержав, решил подглядеть в щель, что же там происходит.
Картина была страшной! Красный, как сигнал светофора, замполит,
хватаясь рукой то за сердце, то за кобуру, что-то хрипел у своего стола! Потом дрожащей рукой ухватил графин, который еще полчаса назад стоял в окружении шести стаканов, и мощным броском направил его в голову Иванова. Но, видимо, опять промазал. Графин, как и стаканы, разлетелся вдребезги о стену, а Иванов даже не моргнул глазом, мысленно бороздя бесконечность вселенной. Но замполит о странностях его сознания не знал, и принимал все за чистейшее игнорирование! Сползая по столу, он заметил меня и из последних сил прохрипел: "ко мне". Что он хотел мне объяснить, я понял без слов. Ухватив Иванова за ремень, я вытащил его в коридор, а потом оттарабанил в караулку. Где тот спокойно продолжал общаться с высшим разумом.
Через три часа батальон был выстроен по тревоге! Бледный замполит, от
которого воняло валерьянкой и корвалолом как от дивизионного госпиталя,
выполз на плац и натужно потребовал, чтобы Иванов вышел из строя.
Вердикт гласил:
- За неподчинение приказам и прочее, пр. пр., рядовой Иванов
направляется на гарнизонную гаупвахту, с арестом на трое суток!
Иванов понуро кивал головой и отвечал "есть" и "так точно", потому
что был мною просвещен о своих подвигах. Замполит, видя, что его
слова наконец-то доходят до подчиненного, распалялся все больше! Обещая
солдату все смертные кары до самого дембеля и угрожая, что до этого
самого дембеля он еще и хрен доживет, замполит все больше "розовел"!
Иванов нервничал, и видимо от этого вновь впал в кому! Увидев остекленевшее лицо, замполит на основе старых воспоминаний схватился за сердце и рухнул прямо на плацу.
В госпитале он провалялся полмесяца. А Иванова, кстати, вернули с
гаупвахты через сутки, со словами: "еще раз этого идиота пришлете, больше ни одного воина из вашей части не примем!"
По приходу из госпиталя, по слухам, замполит поставил вопрос так: "или
я, или этот урод!". Командир вызвал Иванова к себе, тот опять занервничал..., и оставили замполита! Отправили Иванова в командированную роту, откуда с инфарктом скоро прибыло все ее руководство!