ЧУДО В ГЕРМЕТИКЕ
Чудо, чудо!
Яви нам чудо!
(«Праздник святого Йоргена»)

Хмурым, наполненным пессимизмом утром понедельника 198* года, ровно в 8.45 утра мне было явлено чудо.
Грохнула дверь, и в чертежный зал нашего КБ ворвался Главный конструктор. Главный обладал чудовищной административной энергией. С утра до вечера он, подобно громадной петарде, метался по территории завода, рассыпая вокруг себя матерные искры и мобилизуя личный состав на преодоление и свершение. В конце квартала шеф приобретал свойства волны-частицы, и его практически одновременно можно было увидеть в выпускающем цеху, у заказчиков и технологов. Единственной формой существования этой административной материи было движение: все служебные вопросы решались на бегу, дверь своего кабинета он никогда не закрывал и, общаясь с подчиненными, имел привычку нетерпеливо постукивать по столу увесистым кулаком с татуировкой в виде якоря. В молодости наш Главный служил во флоте, откуда вынес чрезвычайно образный язык и умение без видимых последствий употреблять несовместимые с жизнью количества спиртного.
- Вот, - не здороваясь, сообщил Главный, - принимай нового конструктора. Между прочим - отличник! Прошу, как говорится, любить, жаловать, и вообще... а я в - цех!
- Анатолий Гри... - вякнул я, но шеф уже трансгрессировал.
«Новый конструктор» молча разглядывал меня, хлопая серыми глазищами. У «нового конструктора» была отличная фигура, густые пепельные волосы и кукольное личико. Вообще, было в ней что-то от изящной, дорогой, но хрупкой елочной игрушки, которую осторожно берешь в руки, боясь нажать чуть посильнее и сломать. О том, чтобы «любить и вообще» не могло быть и речи, я почему-то было уверен, что при, так сказать, чувственном контакте, она с тихим, печальным звоном разобьется. Бывают такие девушки. Звали ее Викой, но всем было ясно, что на самом деле к нам пришло «Чудо».
До появления нового сотрудника боевой состав нашего КБ выглядел следующим образом.
Имелся ведущий конструктор по изделию, которого я за два года работы так и не запомнил в лицо, потому что он постоянно пребывал в загранкомандировках в каких-то черно-желтых странах. Население этих стран, едва спрыгнув с дикорастущих пальм и вкратце освоив ходьбу на двух конечностях, на следующем этапе развития ощутило потребность в тяжелых РЛС управления войсками, которыми, собственно, наша контора и снабжала половину земного шара.
Имелся также бывший ведущий конструктор по изделию, Марк Яковлевич, разжалованный за нехарактерную для еврея тягу к употреблению. Марк Яковлевич дорабатывал последний год перед пенсией, поэтому толку от него не было никакого. Целыми днями он просиживал в своем углу, отгороженный от жизни, света и воздуха шкафами и кульманами. Там он чем-то шуршал и скреб, как огромная, пожилая и осторожная крыса, временами распространяя по залу ядовитые спиртовые эманации.
Дамы морщились и с лязгом открывали окна в алюминиевых, кривых от рождения и опасно вибрирующих рамах.
Основную ударную силу нашего КБ составляли как раз дамы. Напротив меня за соседними столами прилежно трудились «двое из ларца» - маленькие, седенькие, в одинаковых белых халатиках, Екатерина Васильевна и Валентина Васильевна - специалисты по проводам и кабелям. На завод они пришли, похоже, одновременно с Советской Властью, поэтому все отраслевые справочники знали наизусть и нередко демонстрировали цирковые номера, расписывая по памяти контакты какого-нибудь сумасшедшего разъема. Кроме коммутационных изделий они интересовались способами скоростного выращивания овощей на дачных 6 сотках и кулинарными рецептами, которые вырезались из журнала «Крестьянка» и вклеивались в особую тетрадь.
Была еще Галя, сорокалетняя девушка на выданье. Ее взаимоотношения с текущими женихами были настолько сложными и запутанными, что по понедельникам вся женская часть КБ с наслаждением разбиралась в хитросплетениях очередной серии. Если дела у Гали шли хорошо, и она, завладев стратегической инициативой, предвидела скорую капитуляцию противника, Галя целыми днями порхала между кульманами и чирикала, как увесистая канарейка. В том же нередком случае, когда очередной жених не оправдывал Галиных надежд, она впадала в черную депрессуху, рыдала и хлестала корвалол из горлышка. Галя занималась проектированием ящиков для запчастей и выкройками для чехлов.
Были, конечно, в КБ еще техники, чертежники, но главная беготня по цехам, грызня с военпредами, технологами и разработчиками тяжким крестом лежала на моих плечах. Еще один конструктор был совершенно необходим, и... мы его получили.
До окончания рабочего дня Чудо бродило по кабинетам, собирая подписи на различных бумажках, и я о нем, то есть о ней, напрочь забыл, но на следующее утро Чудо объявилось на рабочем месте, сгибаясь под тяжестью здоровенной спортивной сумки.
- Что это? - удивился я, забирая у нее сумку.
- Конспекты! - гордо ответило Чудо, - у меня хорошие конспекты! Вот, физика, матан, экономика отрасли... Ведь они же мне обязательно пригодятся, правда?
- Правда, - горько вздохнул я, - идите получать готовальню.
Тут надо пояснить, что у нас было принято чертить тушью. Обычно чертили на ватмане, но в экстренных случаях приходилось чертить прямо на кальке, с которой сразу же делали синьки для цехов. Тушью чертить Чудо не умело.
В течение своего первого рабочего дня Чудо совершило три славных подвига: порезалась при заточке карандаша; заправляя баллончик, облилась тушью, и, в довершение ко всему, прищемила палец рейсшиной кульмана.
Так и пошло. Опаздывать на работу у нас не полагалось, так как время прихода фиксировалось автоматически, поэтому вываливающийся из раздутых «Икарусов» народ проходную брал штурмом. Непривычное к простым и суровым нравам советского пролетариата, Чудо прибывало на рабочее место слегка придушенным и ободранным, поэтому первый рабочий час уходил на макияж, утренний чай и восстановление макияжа после чая. После этого на кульмане закреплялся лист ватмана (с калькой я решил пока повременить), и Чудо приступало к нанесению штампа, бесконечно сверяясь со справочником. К обеду дело доходило до осевых линий. Пространственное воображение у нее отсутствовало совершенно. Даже простенькие, в сущности, чертежи радиотехнических устройств, представляющие собой бесконечные варианты ящиков, ящичков и сундучков вызывали у нее «зависание». К концу рабочего дня ватман оказывался протертым до дыр, а ластик - до кости. Чертежом и не пахло. Постепенно на Чудо махнули рукой и поручали ей только работу, которую было невозможно испортить.
Однажды утром Чудо подошло ко мне и сообщило, что у него закончился герметик. Дело в том, что у нас в КБ стояли хорошие рейссовские кульмана с пластмассовыми досками, в которые кнопки, естественно, не втыкались, поэтому чертежи крепили за уголки маленькими шариками герметика, которым в цехах промазывали швы кабин. Такое вот ноу-хау.
- Ну и что? - удивился я, - сходи в сборочный цех, да возьми на всех, кстати, извещение технологам отнесешь.
Чудо покивало, деловито уложило извещение в папочку-клип и убыло.
Приближался самый главный элемент распорядка рабочего дня, обед, как вдруг в КБ мгновенно стих привычный гул разговоров и шелест бумаги. В тишине кто-то приглушенно ойкнул. Я выглянул из-за кульмана.
В дверях стояла технолог из сборочного цеха, могучая, широкоплечая тетка, интимная мечта тихого художника-соцреалиста. За руку она держала наше Чудо. Зареванное и растрепанное Чудо было заляпано размазанными зелеными кляксами и настолько густо пахло спиртобензиновой смесью, что Марк Яковлевич в своем углу заволновался и громко засопел, принюхиваясь.
- Ваш ребенок? - густым басом спросила технолог, - забирайте!
- Господи, Вика, что случилось? - спросила Галя, усаживая Чудо на стул.
- Я отдала технологам извещение, - всхлипывая, начало рассказывать Чудо, - и пошла искать герметик. Его там много было, целый бак. Я зачерпнула рукой и прили-и-и-пла!!!
Глупое Чудо, вместо того, чтобы набрать остатков полузасохшего герметика, цапнула свежеразведенный, и попалась. Чем больше она пыталась отскрести герметик от правой руки левой, тем больше зеленых, вонючих нитей к ней прилипало. Постепенно вокруг бака собрались рабочие, и начали подавать советы, от которых тихое, интеллигентное Чудо чуть не упало в обморок.
- А один сказал, - хныкало Чудо, что, пока я не отлипла, может, они... может, меня.... а-а-а!!!
Чудо вообразило, что ее и вправду собираются изнасиловать, и задумалась, что лучше - закричать или упасть в обморок. Падать в обморок на грязный пол не хотелось, а что полагается в таких случаях кричать, она не знала. Спасла ее тетка-технолог. Одним привычным заклятьем она разогнала мужиков по рабочим местам, с хлюпаньем отодрала Чадо от бака и потащила оттирать герметик ветошью, пропитанной спиртобензиновой смесью.
Столкновение с производством произвело на Чудо настолько сильное впечатление, что до конца недели Вика была на больничном, а с понедельника перешла на работу в комитет Комсомола.
Так мы остались без Чуда...

Почему я пью черный кофе.

В далекие-предалекие времена доперестроечного СССРа я предпочитал кофе с молоком. Конечно, когда удавалось достать тот самый кофе. Молоко бывало чаще, хотя и не всегда. Но разговор у нас тут именно о кофе с молоком. Гораздо более доступны были различные кофейные напитки типа "Лошадиная Радость": 20% ржи, 30% овса, остальное - отборные спелые желуди и немного цикория. Какое все это имеет отношение к армии? Очень просто. Никакого. В армии не было даже желудевого кофе. Утром и вечером сервировалась светло-бурая жидкость, необоснованно называемая чаем. В обед - ой, лучше и не думать, что в действительности скрывалось под нейтральным названием "кисель".

Все недоступное обладает непонятной притягательностью. В нашем рембате пили не только водку. Отнюдь. Например, наш банщик ефрейтор Курочкин особо приближенных мог попотчевать не только одеколоном "Гвоздика" по 57 копеек, но и отличным индийским чаем, который было не достать и за воротами части. А у Курочкина - был. Подарок банщику-ефрейтору от одного генерал-майора, зама командующего армии. У меня в летучке хранился запас чудесного кофейного напитка, в составе которого было аж 10% натурального кофе. Более того, там же у меня был пакет сухого молока. Как приятно было после тяжелого дня на грязном танке сесть вместе с водителем Олегом и электриком Лёшкой и нелегально попить "кофе с молоком", сваренного тут же на паяльной лампе.

Как-то вечером у нас зашел разговор на тему "Почему в армии не дают хотя бы желудевый кофе". В самом деле, почему? Он же наверняка дешевле даже того пойла, которое нам подают под видом чая. Решено было подкинуть идею зампотылу. Какое-никакое разнообразие в несъедобный рацион внести...

Каково же было наше удивление, когда следующим утром в столовой молодой солдат-разливальщик взялся за чайник... Надо заметить, что в целях борьбы с дедовщиной и объедания молодых у нас в роте была традиция. Весь сахар-рафинад, подаваемый на каждый стол на отдельном блюдце, ссыпался в чайник. Боец самого младшего призыва за столом размешивал сахар рукояткой черпака и разливал по кружкам. Себе - последнему. У последнего был самый сладкий чай, ибо кусочки нерастворившегося рафинада оставались на дне чайника. И вот сержант Лёша с удивлением уставился в свою кружку. Там явно был не чай. По цвету - ну точь-в-точь наш желудевый кофе с молоком.
- Сань, ты уже с зампотылом успел поговорить?
- Нет, не успел. Олежка, ты?
- Не, не я. Может, он сам догадался?

Лёшка отхлебнул из своей кружки и задумчиво уставился в потолок.
- Тряпкой немного отдает. Ну так не Арабикой же нас поить будут...

В это время молодой боец, пытающийся получше размешать сахар, перед тем, как налить себе, заметил:
- Надо же, какой рафинад попался. Никак не размешивается.
С этими словами он ускорил вращательные движения черпаком в чайнике. Вдруг из чайника показался большой радужный пузырь. Мы оторопели. Лёшка поперхнулся своим кофе, отобрал у солдатика черпак, пошарил в чайнике и выудил оттуда кусок хозяйственного мыла.

За столом на секунду воцарилось молчание, нарушенное лёшкиным нечеловеческим визгом:
- Дежурного по столовой сюдаааа!!!
Рембатовцы стали оборачиваться на крик. Кто-то из наряда по столовой метнулся за дежурным. Тут раздался голос дежурного по части капитана Пиночета, с трудом оторвавшегося от своего завтрака:
- Отставить! Первая рота, молчать! А меня не колышит, что там у вас. Продолжить прием пищи!

В это время в зал вразвалочку вошел хозяин рембатовской части столовой младший сержант Ярангобиев. Крутя на жирном пальце ключи, он лениво спросил Лёшку, сующего ему под нос кусок мыла:
- Зачем кричишь, да? Чай плохой, да? Ты свой мама письмо напиши, пусть цейлонского чая пришлет, да.
Лёшка схватил бачок с кашей и метнул в Ярангобиева. Капитан Пиночет храбро бросился в гущу событий. Там он повстречался с бачком с кашей, не ему предназначавшимся, и временно выбыл из игры. На помощь Ярангобиеву кинулись его земляки, на помощь Лёше - еще человек 15. Произошла всебатальонная свалка. Лёха пытался запихать голову Ярангобиева в чайник, но тот растопырил уши и голова не пролезала. Кто-то под шумок поливал чаем Пиночета. Несколько молодых бойцов торопливо потрошили ярангобиевскую заначку, набивая рты и карманы украденным у них же сахаром.

Наконец, изрядно помятый Пиночет вырвался и убежал в батальон за подмогой. Оттуда прибежали наши ротные и взводные и бысто навели порядок среди уже теряющих интерес к событиям солдат. Ярангобиева с трудом извлекли из чайника и передали зампотылу. В тот же день зампотыл перевел его от греха подальше в кочегарку. Кочегар младший сержант Шайтанов стал вечным дежурным по столовой. Качество еды при этом не повысилось, но мыло в чай больше не клали.

А я с тех пор кофе признаю только черный. И сейчас, шестнадцать лет спустя, в итальянском ресторане пью свой double espresso. Жене принесли каппучино, но я отвожу глаза от шапки взбитых сливок в ее чашке. А перед глазами - яркая картинка: повар-итальянец, зловеще ухмыляясь в черные усы, размешивает черпаком в баке с каппучино куски хозяйственного мыла. И мерзкий мыльный вкус появляется во рту, и будит воспоминания о далеких рембатовских днях.

БЫЛИ «ПАРКЕТНОГО» КРЕЙСЕРА-37 или «День Флота не кончается!»

- Команде приготовиться к построению по большому сбору на юте, - на удивление тихая команда по офицерской линии трансляции нарушила тишину в каюте.
Тело командира дивизиона живучести, рефлекторно отозвавшись на знакомые колебания воздуха, затрепетало на койке в безуспешной попытке подняться, хотя мозг включаться категорически отказывался.
- Лежи уж, - на плечо опустилась рука командира дивизиона движения Байдукова, соседа по каюте, - командир дал «Добро» на построении только ответственной смене присутствовать.
Тело благодарно расслабилось. Через пару часов сознание удосужилось всё-таки пробиться сквозь туман алкогольных паров. Не открывая глаз, Валентин начал вспоминать:
«Командирский катер..., минзаг..., ланч..., адмирал с визиткой: «Будете у нас в Турку...», ну-ну, лучше уж вы к нам..., финская сауна..., диплом «Посвященному в тайны пара», хе, «...15 минут при температуре 60 градусов», придется единичку пририсовать, чтоб не засмеяли..., финский глиссер к нашему крейсеру..., финские гости у нас..., бак, ходовой, кают-компания, ПЭЖ..., я ж проводил экскурсию на английском - и меня понимали!..., наша сауна - 110 градусов!..., каюта механика - тут я, пожалуй, уже расслабился, дальше..., а, всё нормально было!»
Успокоившись было, комдив поднялся, умылся и только начал убирать брошенную на стул «парадку», как его прошиб холодный пот - мало того, что на тужурке вместо значков и медалей чернели пустые дырки, так ещё во внутреннем кармане отсутствовало постоянно привычно проверяемое «Удостоверение личности офицера». Не было его и в других карманах, ящиках стола и даже сейфе.
«..., которое утерял во время приема сауны на финском корабле», - сами собой предстали перед глазами сухие строчки объяснительной записки - другое объяснение просто не приходило в голову Валентину. Но в этот момент дверь отворилась.
- Ожил? - в каюту зашел механик, - Если жрать захочешь - у меня в холодильнике кой-что осталось. А опохмелиться - извини, сам ищи, всё вчера подчистую вылакали
- Иваныч! Какой жрать... И вообще, - комдив замялся, не зная, как объявить об утрате документов.
- Потому и осталось - что никому не до еды, - усмехнулся механик, - И - держи, долго мне ещё таскать, - на стол на глазах изумленного комдива высыпалась горстка значков и медалей. Сверху легло удостоверение.
- Это... чего? - Валентин еле перевел дыхание.
- Ха, - механик наслаждался произведенным эффектом, - Ты ж сам мне вчера всё «на сохранение» сдал. Сказал, мол, больно настырно финские гости значки в подарок клянчат, боишься, что не сможешь отказать. Ну и удостоверение до кучи.
- О! Вы как? - в каюту заглянул комдив ЗРД.
Через пару минут - комдив РЭБ. А буквально через четверть часа каюта комдивов движения и живучести, неофициально являвшаяся «Клубом капитан-лейтенантов» была буквально забита офицерами.
- Я ж вчера говорил, надо было на завтра оставлять! - горячился Андрейка-разведчик.
- А когда у нас оставалось-то? - резонно возражал ракетчик.
- О! - въехал в тему разговора комдив живучести, - Меня ж вчера весь день не было.
- Ну? - уныло констатировал Андрей.
- А на День Флота я припасал, и если никакая сволочь..., - комдив наклонился к ящику под койкой и торжествующе вытянул пару бутылок, - Вот!
Через пару минут немудреная сервировка стола была завершена и тягучая жидкость разлита по стопкам.
- Говори! - разрешил хозяину каюты механик.
- Ну..., с праздником, товарищи офицеры!, - комдив живучести поднял стакан, - Военно-Морскому Флоту России - 300 лет и один день!