1987 год. Лагеря московского технического института под старинным русским городом на Клязьме. Фамилии изменены.

"ТРИ ИСТОРИИ ПРО СТРЕЛЬБИШЕ"

История первая. "НОГИ НА ШИРИНЕ ПЛЕЧ"
Июль, жарко. Стрельбы перед принятием присяги.
На огневом рубеже по очереди выстраиваются отделения со своими командирами и, отстрелявшись, под контролем офицера проделывают все необходимые мероприятия по технике безопасности. Стреляли из АК-47 большими толстыми 7,62 патронами по 15 штук на брата.
Первым по счету отделением командовал Гриша Казарян, очень приятный человек, ростом около полутора метров при толщине около одного. Срочную он служил лет сто назад, а тут в институте вспомнили его славное сержантское прошлое многолетней выдержки и поставили командовать братьями-студентами. Отделение удачно отстрелялось первым и лежит под сосенками во главе с командиром Гришей. Грише хорошо, тепло, как на склоне горы Арарат. Спиной Гриша прислонился к сосенке, толстые ноги горца широко расставлены под углом 60 градусов, во рту медленно пережевывается стебелечек кисленького дикого щавеля... Жаворонки, гулкие очереди автоматов.
Жужжание насекомых. Благодать и полное спокойствие в душах.
От огневого рубежа толпой отходит очередное отделение и направляется в тенек, где уже час загорает первое с Гришей во главе...
В его составе идет Боря Пинский. Характерная фигура потомственного ботаника, автомат в руке, дулом вперед. Это он, я узнаю его. Человек - эксцесс.
Конечно у Бори был свой командир отделения. Но что-то дернуло разомлевшего Гришу просто для порядка спросить:
- Бора, а Бора ! А ти сдэлал кантролный спуск, да ?
- Вгоде сделал... - ответил Боря Пинский неуверенно.
- Как эта "вродэ", твою мат, ти сдэлал илы нэт ?!!!
- Щас сделаю... - говорит Боря Пинский - и на глазах у всех всаживает с метровой дистанции пулю точно посередине ног Гриши...
То есть, Вы помните, Гриша сидел на земле расставив ноги под углом 60 градусов. В вершине равностороннего треугольника у него были гениталии. Так вот если провести гипотенузу угла его ног от гениталий вниз до пересечения с отрезком, соединяющим каблуки подпоротых по голенищам от непомерной полноты икр сапог, то мы получим точку, куда с почти удвоенной звуковой скоростью вошла пуля.
Оставив в песке мааленькую вороночку...
Гриша ничего не сказал.
Он промолчал.
Он молчал и тогда, когда Борю сшибли с ног. И когда Боре впервые попали по голове. И даже когда прибежавший капитан сказал всем нечто такое, что нельзя повторить никому, кто не тренировался лет 10 думать матом.
Он заговорил через час. Придя в лагерь.
Выпив литра три холодной воды и выкурив пачку Дукатской Явы.
Он сказал так:
- Знаеш, Бора... Тебе не с того конца в дэтствэ абрезание сделали...

История вторая "КАМЕНЬ, НОЖНИЦЫ, БУМАГА"

То же стрельбище. Отстрелявшись идем в лагерь после всех, как оставленные собирать гильзы за право дополнительно пострелять.
По пути выясняется, что старослужащий сержант Валера собрал не только гильзы, но и заныкал пяток патронов.
Идти километров пять. Зарядив автомат Валера показывает не нюхавшим толком пороху студентам высший класс.
Первый выстрел прошивает насквозь столетнюю сосну, да так что с противоположной стороны отлетают щепки размером с доску.
Все горячо обсуждают партизан, которые в кино прячутся за деревьями от пулеметов немцев...
Второй выстрел был сделан в ржавую газовую трубу.
От многократного рикошетирования внутри звук был такой, что ниуто ничего не слышал минут 10...
И тут Валера заметил ЕГО!
Это был силикатный кирпич. Белый. Ярко выделяющийся на фоне зеленой травы.
С 50 метров первым же выстрелом Валера цель поразил. И тут же над головами студентов вжикнуло так, что все упали рожами в пыль.
Кирпич НЕ раскололся ! Пуля выгрызла в нем ямку, как если бы согнутым указательным пальцем ковырнуть в халве, и понеслась навстрече старту.
3,14здюлей Валера получил незамедлительно, но отчего-то совсем не обиделся.

История третья "Трава по пояс"

То же стрельбище. Никто не стреляет. Полная тишина. Утро.
Человека-тормоза с фамилией, сильно напоминающей слово "Рейсмус", посылают с приказом нечто сообщить на точку, расположенную в 6 км.
Дорога идет мимо стрельбища.
Но Рейсмус, даром, что тормоз, а попутку не пропустил! Так что назад он возвращался на час раньше и рещил этот час использовать на 100%.
Беда в том, что на поле не приляжешь - жарко и видно издалека.
А в леске за стрельбищем оказались комары...
В общем после минут 20 блужданий Рейсмус нашел место, где поспать на травке.
И заснул. И снилось ему лето и жара и толстые слепни, которые хотят его, Рейсмуса, загрызть насмерть.
Проснулся он от того, что слепни, похоже, ему не снились, а существовали сами по себе...
А некоторые даже летели так быстро, что срезали травинки, встречавшиеся им на пути.
И тут Рейсмус сопоставил полет "шмелей" со звуками, доносившимися издалека, как будто кто-то драл ржавые гвозди из сухих досок.
Полз он, оставляя за собой траншею. Километра два.
Командиру сказал, что "заблудился, но вышел сам".
Отсутствие пуговиц на ХБ, стертую пряжку ремня и полные карманы и сапоги травы и земли оправдал тем, что провалился и вылезал. В общем, пронесло.
И в прямом и в переносном смысле.
На очке он просидел часа полтора.

Историю мне расказал мой однокурсник, который по воле г-на Путина служит отечеству в звании лейтенанта-двухгодичника.
Где-то в степи располагалась отдельная радиолокационная группа, и было там несколько донельзя охреневших дембелей, которые просто всех на хрен посылали, и на губу их сажали, и в голову били офицерской дланью, все ни к черту, им это было просто пофигу.А служба их подходила к концу, но они и тогда умудрились сильно прокосячится, причем так всех достали, что командир сказал, ну их на хрен, пусть едут на губу(а на нее надо было ехать), а потом пиздуют домой нахрен.
И вот общее посторение -
зачитывается приказ: За подрыв обороноспособности РОдины систематическим путем нарушения режима, неподчинения приказам и т.д. такого-то, такого-то и такого-то расстрелять.Приговор привести в исполнение на рассвете.
Тут этих перцев хватают, запихивают в машину и увозят в куда-то в степь(на губу повезли).
На рассвете вся казарма просыпается от шума нескольких коротких очередей.
Утренняя зарадка, пробежка...Все бегут мимо нескольких свеженьких холмиков с крестиками...
Не поленился офицерский состав.
После данного случая дисциплина в части очень сильно повысилась и деды и дембеля ходили как шелковые...

'Послушайте, Швейк, вы никогда не обращали внимания
на то, что обладаете каким-то особенным талантом
оскорблять господ офицеров?'
(Слова поручика Лукаша из известного произведения).


Дело было в начале восьмидесятых, ещë при Брежневе.
После окончания учëбы и сдачи госэкзаменов студенты мужеского пола одного из крупнейших вузов Киева (впрочем, так же само, как и других вузов, и других городов) выезжали на три месяца в учебные части, где из них ковали так необходимые нашей великой и могучей Родине офицерские кадры. Проще говоря, из нас делали лейтенантов запаса Вооружëнных Сил Союза ССР.

Обстановка.

Военный сосновый лес, плавно переходящий своими тылами в мокрый ольховник. Квадратно-гнездовым способом, в ямах глубиной по: ну, сантиметров по восемьдесят, поставлено много-много военных палаток. Впереди - ступеньки в яму, далее - небольшое свободное место для складирования на ночь сапог, далее и до конца ямы - низенькие дощатые нары.
Почему в ямах? Наверное, чтобы воздушной разведке предполагаемого противника было труднее засечь расположение части.
Почему квадратно-гнездовым способом? Во-первых, потому, что иначе в армии не бывает и быть не может. А во-вторых, для того, чтобы служба мëдом не казалась: те, чьи палатки попали в низинки (а поверхность земли в лесу почему-то не была идеально ровной), имели лишнюю возможность показать свою стойкость духа и готовность переносить все тяготы и лишения воинской службы, когда ночью во время ливня всплывали в заливаемой грязной водой яме вместе с сапогами, нарами, усцатыми-полосатыми матрасами и прочим военным имуществом, которое тут же нужно было начинать спасать от разгулявшейся стихии.

Сопутствующие обстоятельства.

До нас этот 'курс молодого лейтенанта' был рассчитан на два месяца и наполнен соответствующим количеством занятий. При нас время увеличили до трëх месяцев, а объëм занятий остался прежним (правда, потом опять стало два месяца, как раньше). То есть, проще говоря, нам предстояла служба по несколько растянутому графику, когда с ничегонеделаньем по причине отсутствия конкретных задач отцы-командиры боролись всеми возможными средствами, как-то: дополнительная строевая подготовка, партполитработа, всяческие собрания, копание траншей 'от забора до обеда', благоустройство расположения части путëм побелки воткнутых в землю перед палатками кирпичей, сбор сосновой хвои с целью незамусоривания земли: Да мало ли до чего может додуматься военная мысль!
Где-то в начале третьего месяца у товарищей курсантов (т. е. у нас) началась дизентерия, и это внесло некоторое разнообразие в серые будни службы. (Впоследствии выяснилось, что виноватым был повар-'партизан', призванный из запаса - он-то и был носителем дизентерийной палочки или чего-то такого. Бедолага угадал в армию 'в пожарном порядке', так быстро, что даже не успел пройти элементарное медобследование. Ну как же могли военные заранее знать, что припрëтся такое большое стадо студентов (извините, курсантов) и что их нужно будет кормить?).
Здоровенные ребята обсырались, как грудные младенцы, за что и попадали в гарнизонный госпиталь. (Мой друг, захлëбываясь от восторга, рассказывал, что там было не так уж и плохо: 'Ты представляешь, в инфекционке сортир очков где-то на пятнадцать-двадцать, и унитазы подняты над полом метра на полтора. И вот ты сидишь на корточках, как орëл на горе, срëшь, до-о-олго срëшь, никто тебя не торопит, а внизу по проходу взад-вперëд ходит товарищ капитан в накинутом на форму белом халате, с блокнотиком и ручкой, и, нагибаясь, чтобы твой конец не закрывал ему обзор, чуть ли не вставляет свою голову тебе между ног и очень внимательно осматривает твою жопу и говно в унитазе. И тут ты ка-а-ак пëрнешь, да так, чтобы аж лохмотья полетели! И ничего тебе за это не будет. Ну когда бы ещë товарищ капитан тебе в жопу заглядывал?!').
У оставшихся необосранными тоже, надо думать, были свои удовольствия. Как другие - не знаю, а я с двумя-тремя соратниками еженощно отправлял гонца (кого-нибудь из нас, естественно) за пару километров в село к деду (и как мы, находясь практически взаперти, смогли его вычислить? Сие так и останется тайной). Гонец покупал у деда поллитру-другую самогойдалки и трëхлитровый бутыль кислого молока - на утро, на оттяжку. Так что благодаря скромному и простому деду среди постоянных участников наших 'тайных вечерь' заболевших не оказалось. Вот что такое всенародная поддержка и любовь к родной армии!
Шутки шутками, а начальство было всерьëз обеспокоено. Во-первых, если количество заболевших превысит определëнный процент (а оно его уже давно превысило), то придëтся вводить карантин и держать эту банду (т. е. нас) ещë чëрт знает сколько, да и самим же тоже не выходить из части. А там, на свободе - жëны, дети, любовницы, да и вообще свобода: Хреново дело!
Во-вторых, если узнает генералитет из штаба округа - то дело совсем пиздец, иначе и не скажешь. Ведь народное хозяйство страны срочно требует специалистов, которые уже распределены в плановом порядке по конкретным рабочим местам, а где они, скажите на милость? Обосрались в учебке: При таком повороте событий последствия для всех виновных и причастных (да и непричастных тоже) окажутся, мягко выражаясь, катастрофическими. Даже подумать страшно.

Действующие лица.

1. Командир батальона.

Комбатом у нас был майор средних лет, бурый служака, нерусский (а лучше сказать, даже не славянин, что накладывало весьма своеобразный отпечаток на его речь. А ещë лучше сказать - то, что произносил товарищ майор, на русскую речь было похоже весьма отдалëнно. Поскольку среди курсантов наверняка могли оказаться дети высокопоставленных родителей, то широко распространëнных слов-'связок' "нахуй" и 'ëб твою мать' товарищ майор избегал и заменял их вставками 'эт сама', 'панимашь так' и незамысловатым блеяньем типа 'э-э-э':).
Был он низенького роста, сухонький, поджарый и очень подвижный. Помню, когда из штаба округа прилетел инспектировать учебку генерал (ещë до начала срачки), то комбат, которому не досталось места в 'уазике' из-за многочисленной генеральской свиты, от самого стрельбища, где приземлился вертолëт, и до столовки: (а разве может генерал обойти стороной столовку и не всунуть себе в рот, превозмогая отвращение, ложку солдатской перловой каши с комбижиром, дабы личным глупым примером вызвать приступ энтузиазма у нижних чинов?): Да, так вот комбат где-то километра полтора показывал дорогу по лесу - бежал впереди машины высокого гостя по стойке 'равняйсь-смирно'. Как? Очень просто: левая рука - вниз по шву, правая - под козырëк, голова повëрнута направо, чтобы одним глазом делать равнение на начальника и следить за идущей сзади машиной (мало ли что!), а левый глаз - вперëд на дорогу, потому что так, гляди, и наебнуться недолго. При этом ноги вскидывались наверх высоко, как при ходьбе строевым шагом, а корпус был отведëн назад. И ничего, и добежал, и заскочил в столовку впереди генерала и первый рявкнул 'Ыррррррна!!!'.
Товарищ майор твëрдо знал, что если за три месяца с нами не произойдëт никаких ЧП, то он вскорости получит подполковника. (Он таки получил вторую звезду, и на следующий год курсанты видели командира лишь раза три за всë время. - А чего рвать пупок? Всë равно полковника придëтся ждать ещë несколько лет, так вот потом и послужим).
Срачка у личного состава наложила на товарища майора мрачный отпечаток.
Каждый божий день на утреннем разводе он, в порядке воспитания подчинëнных, произносил пространные речи о воинском долге, о необходимости соблюдения личной гигиены, о плохом воспитании товарищей курсантов, которые, несмотря на полученное высшее образование, норовят посрать не в очко, а около него, а то и вообще в лесу под военными деревьями. С полсотни других офицеров, командиров и преподавателей, тем временем стояли тут же, перед батальонным строем, и с тоской в глазах и неприкрытым отвращением слушали наставления комбата. Курсанты же относились к этим речам скорее даже благосклонно. Сами подумайте, что лучше - цирк или копание окопов?
Но всему приходит конец; вот и комбат завершал наше ежеутреннее шоу словами 'Слуш мою команду, эт сама! Под сосëнами не срать! Тарища командира! Э-э-э! Развести личный состав по занять!'.

2. Начальник медицинской части учебки.

Начмедом был тоже майор.
И нос, и живот товарища майора, если глядеть сбоку, напоминали по форме баклажан, поставленный хвостиком вверх. И тот, и другой становились книзу всë шире и толще, и заканчивались весьма внушительными выпуклостями. Но, в отличие от носа, живот сам по себе сохранять нужную форму уже не мог и потому был поддерживаем ремнëм, который с обратной стороны туловища уходил круто вверх и обнимал ту седловину между спиной и ягодицами, которую у людей нормального телосложения принято называть поясницей.
Медчасть состояла из двух человек. Вторым был наш курсант, который до учëбы в вузе работал где-то фельдшером и поэтому мог оказать самую квалифицированную помощь - помазать йодом волдырь на ступне, набитый сапогом, выдать таблетку аспирина, забинтовать какую-нибудь ссадину. Если случалось что-то более серьëзное, то этим занимался уже гарнизонный госпиталь - товарищ майор одновременно и предохранял себя от принятия решений, могущих иметь последствия, и позволял госпиталю оставаться на самом острие военной медицинской науки и практики.
Таким образом, осуществление общего контроля за состоянием здоровья личного состава оставляло товарищу майору достаточно свободного времени для того, чтобы несколько раз на дню проверять лично остатки спирта для дезинфекции ран и хирургического инструментария. Похоже, товарищ майор был толковым хозяином, так как остатки всегда были налицо, и было их так много, что с ними приходилось бороться лично путëм бескомпромиссного их уничтожения, что и было написано на лице начмеда всякий раз, когда он выходил из медпалатки.
Судя по всему, товарищ майор второй звезды уже не ждал и решил отойти от дел батальных, не давая чрезмерной воли своему честолюбию. Поэтому сразу же после утреннего развода он забирался в медпалатку, уже второй раз за день (так как первый был к завтраку) проверял уже упомянутые остатки и давил военную раскладушку цвета хаки до тех пор, пока строевые песни и крики идущих рот не будили его и желудок не подсказывал, что служба службой, а пожрать тоже надо.
При всем этом нужно сказать, что среди офицеров другого такого приятного человека не было. Товарищ майор был похуист. Он не имел привычки морочить голову ни солдатам, ни офицерам, - никому. Оценить по достоинству такого человека может только тот, кто хоть чуток знает, что такое армия.

Действие первое и единственное.

Срачка была в самом разгаре.
На утреннем разводе комбат оседлал любимого конька: 'Тарищ курсанта! Вы же, э-э-э, все люди с выш образовань, панимашь так! Скажите мне, как, эт сама, можно заболеть дизентерий?'
На лицах полусотни офицеров, стоящих в одном строю с комбатом, отразилась знакомая тоска. Быстро такие речи не заканчиваются, так же, как и не отличаются новизной. Батальон курсантов стоял, пытаясь не выражать на лицах ничего.
А товарищ майор накалялся всë больше: 'Как? Скажить мне, как члавек с выш образовань, эт сама, может заболеть дизентерий? Он што, э-э-э, рук не моет?'
То ли от того, что никто не спешил отвечать на конкретный вопрос командира, то ли по какому-то стечению обстоятельств, но вдруг товарища майора осенило. Он вспомнил о существовании начмеда, который, безусловно, должен знать ответ на этот проклятый вопрос.
Комбат, собираясь с мыслями, поискал глазами начмеда, и наконец увидел характерного цвета носище, висящий книзу в самом конце офицерского строя.
'Тарищ майор! Не вы, не! Вот вы, тарищ майор, эт сама! Скажите мне, э-э-э, как курсанта могут заболеть дизентерий?'
Начмед пребывал в сонливом и расслабленном состоянии - он уже подумывал о том, как придавит свою любимую военную раскладушку цвета хаки, и поэтому ввязываться в бесплодную общетеоретическую дискуссию не желал: 'Ну: как - как?.. Вот так и могут:'
Но комбат решил максимально развить достигнутый тактический успех, и такой невнятный ответ его не устроил. 'Тарищ майор, объяснить всем, эт сама, как можно заболеть дизентерий!'- произнëс комбат очень приказным тоном.
Начмеду стало скушно. Надежды на близкий сон не оправдывались. Товарищ майор ковырял песок носком сапога и придумывал подходящий ответ. По недолгом раздумье сказал: 'Ну: например, путëм фекально-орального заражения'.
Комбат уловил, что во всей теме разговора появилось что-то принципиально новое и очень важное, но что именно - не понял. 'Эт как это?'- автоматически произнëс его язык.
'Не даст поспать, подлец такой',- подумал начмед и громко ответил на вопрос: 'Это, к примеру, если бы я, да вам бы, товарищ майор, в рот насрал.'