Раз Командир пропустил первый Славин рассказ, значит не возбраняется. Вот и ладненько. Вот вам, граждане, ещё одна байка. Если широкая биглеровская общественность воспримет их доброжелательно, их есть у меня.

В я ч е с л а в О з е р о в

ШУРА-БАЛАБОН

Такого пройдоху, как Шурик, надо еще поискать среди бродячего люда. Был он у нас кем-то вроде дневального-сторожа-повара-завхоза в одном лице. По повадкам и хитрой физиономии сразу было видно, что он начнет “химичить” с продуктами - “зажимать” тушенку и сгущенку, списывать на мышей сахар и дрожжи... И он действительно “химичил” на всю катушку. На столе не переводились горный лук и черемша, компот из золотого корня и кисель из ягод, вареники и жареные грибы. Баловал он нас зайчатиной, “куропатками по-венгерски” и любимым блюдом отряда под названием “рябчиков-жуй”. А как-то раз даже накормил шикарными бараньими шашлыками. Правда, через неделю мы узнали, что “хорошая была собачка, жирная...”, но догонять Шурика, тут же выскочившего из палатки, никто не стал - только посмеялись друг над другом, вспомнив как нахваливали “барашка”.
Но самое удивительное, что наш неугомонный снабженец почти ежедневно “на халяву” выдавал на ужин по 30-50 граммов спирта, “наркомовских”, как он говорил. И это при том, что ни одной бутылки спиртного не могло попасть в отряд по воздуху, так как Михалыч, наш суровый начальник, лично перетряхивал все рюкзаки и ящики перед погрузкой в вертолет. На все расспросы Шурик отвечал, что нашел бочонок спирта, который закопали еще в начале века, когда здесь был прииск по добыче платины, но мы-то знали по вкусу, что спирт каждый раз был разный - от плохо очищенного технического, до пахнущего уколом в ягодицу, чистейшего медицинского. Только осенью, да и то случайно, узнал я где “зарыта” Шурина “бочка”.
Мы дырявили заброшенной вертолетом буровой установкой и опробовали тело форстеритовых дунитов, чтобы потом кто-то мог изготовить из этих дунитов какие-то там изложницы для разливки спокойной стали (видимо, сталь бывает еще и нервная). Палаточный наш лагерь разместился у озерца на перевале, в одном из самых красивых горных массивов Северного Урала. В то время это была настоящая Мекка для туристов всего Союза. Этим и воспользовался Шура. Он садился на туристской тропе, дожидался очередной компании навьюченных любителей горных маршрутов, представлялся заместителем начальника экспедиции и объявлял: “Перевал закрыт! Взрывные работы. Так что валите откуда пришли!” После долгих уговоров и подношений в виде баночки кофе или пачки американских сигарет, он неохотно соглашался показать за фляжку спирта как можно обойти “опасную зону”. Обрадованные путешественники, вместо того, чтобы подняться почти до самой вершины по тропе, лезли в обход по курумам, прячась за скалистые гребни и каждую секунду ожидая взрывной волны и града обломков с неба.
Однажды я послал Шуру вниз, на прииск, за ленивцем к вездеходу. От напарника он решительно отказался: “Сам дотащу”. На следующий день к вечеру на горизонте показалась процессия - впереди заметно покачивающийся Шурик, а за ним - четверо здоровых ребят, несущих железяку на прогнувшемся шесте (так охотники носят убитого кабана). Не знаю, чего уж он там такого наплел про умирающих от голода геологов, но туристы налили ему кружку спирта (“залечить вскрывшуюся язву”), побросали рюкзаки и 20 километров без передыху тащили на перевал этот самый ленивец, чтобы всю жизнь потом вспоминать, как спасли совсем было уже пропавшую экспедицию.
Как-то я спросил у Шуры где он потерял мизинец на левой руке.
- На Доманском, осколком лимонки срезало, - с обычной хитрой усмешкой ответил он. - Из четверых, кто был на палубе, трое наповал, а я - целехонький, только в ушах свистит, да глаза пылью припорошило. Когда ленту менял, заметил, что палец на куске кожи висит, оторвал его и бросил в Амур. Не успел он до воды долететь, выпрыгивает таймень, и - хап его! Ну и врезал я им из своего пулемета! Вряд ли кто-то живой остался на их катере - он же из фанеры. Ох и перещупал я медсестричек потом в госпитале!
- Ну и балабон же ты Шура, - не поверил я, - сунул, небось, палец по пьянке куда не надо...
Через неделю, возвратясь из города “с побывки”, Шурик отвел меня в сторону и, взяв слово, что не растреплю ребятам, показал медаль “За отвагу” и наградную книжку.
Так я и не научился отличать правду от вранья в нескончаемых рассказах нашего кормильца и поильца. То он баночное пиво пил в Англии (“Мы с Гришей груз секретный сопровождали... Продержали нас 5 часов в стеклянной будке в аэропорту “Хитроу”. Как в зоопарке. Англичане толпами ходили смотреть на нашу форму. Выпить предлагали “за фрейндшафт”, но мы - только пиво...”). То КГБ его чуть не посадил за “поцелуй”, переданный радиолюбительнице Алле из Алма-Аты на коротких волнах по радиостанции штаба округа (“Я потом чуть на дочке кагебешника не женился...”). То на Камчатке он еле вылез из под убитого медведя (показывал шрам на плече), то в Хибинах двое суток пережидал пургу в сугробе...
Никогда больше в жизни не довелось мне встретить такого завхоза, не пришлось хотя бы один сезон пожить “у Христа за пазухой”, как при Шуре-балабоне.

- Дай сигарету, - протягивает руку Юра, - Не успел с утра купить.
- Держи, халявщик, - сую ему пачку.
- Ну чего, я сейчас домой, отосплюсь, а вечером можем и сгонять в Ломоносов. Пашка вон тоже согласился съездить. Его Галка из дома выгнала, он теперь в кабинете живет, - улыбается Юра.
- На чем поедем? - интересуюсь я.
- «Девятку» оперативную возьму. Только это... Рома ни бензина, ни талонов не даст, конец месяца, и так перерасход. Скинемся?
- Ага, ты и я скинемся. А у Пашки вечно в карманах пусто. Так что, Юрий, готовь «бабки». Ольге привет, и попроси ее бутербродов сделать, я термос возьму. Часиков в восемь выедем, к десяти на место доберемся. Пока осмотримся, пока к «местным» заедем, самое то и выйдет. Чеши давай, мне обвинительное печатать надо...

Месяца полтора-два назад пошла по району «серия» разбоев, в основном в районе Ольгино - Лахта. Вроде и город, но до центра далеко, места тихие. ППС если раза два в неделю проедет, так и то хорошо. Троица парней, лет 20-22, ставили на уши магазинчики, пункты приема цветмета, парикмахерские. Заходят ребятки в помещение, один двери за собой закрывает и там же остается, второй пистолетом грозится, третий выручку забирает. Добыча не бог весть какая, так и риск не велик, потому как сигнализация если и есть, так только ночная, на проникновение рассчитана. Возьмут, значит, робингуды деньги, телефонный провод оборвут, а выходя, двери припрут или проволокой прикрутят. Пока суть да дело, пока заявка пройдет - ищи их, Приморское шоссе рядом, езжай себе в любую сторону.
Но у них, как говорил герой отечественного боевика, «промашка вышла». Участковый, живший в Ольгино, возвращаясь домой, увидел убегавших от магазина парней, понял все сразу и погнался за ними. Мужик он был молодой, крепкий, двоих догнал и скрутил. Правда, тот, что с пистолетом, ушел. Может, оно и к лучшему - участковый без оружия был.
В партизан задержанные играть не стали, все равно потерпевшие их опознавали уверенно. Но вот про третьего много рассказать не могли - вроде бы Сашей звать, вроде бы сидел раньше, вроде бы в Ломоносове живет. Адреса его не знают, телефона тоже. Звонил домой одному из них этот Саша всегда сам, инициатором их подвигов тоже он был. Ладно, запросили распечатку входящих, и... Есть! Есть телефончик ломоносовский. Пробили адрес по телефону, но Саша там никакой не прописан. В общем, ехать надо на месте разбираться.

... Въезжаем в Ломоносов. Юра за баранкой, я рядом. На заднем сиденье дремлет Паша.
- К «местным» заскочим, - Юра прикуривает, - Может они про адресок чего скажут.
Заезжаем в местный отдел. Никто ничего про адрес этот не знает. Дорогу хоть объяснили, и на том спасибо.
Вот и дом искомый. «Хрущевка». Так, квартира 8, значит, крайний подъезд. Ага, вот над дверьми нумерация. Приехали...
Поднимаемся. Вот она, дверь. «Глазка» нет, уже легче. Из-за двери слышен звук телевизора. Переглядываемся, достаем пистолеты, с предохранителя, патрон в патронник, курок спустить, если что - самовзводом. Юра впереди, я за ним, Паша (рост 160, вес около 50) в арьергарде. Звонок. Шаги за дверью. Ну же!
- Кто там? - женский голос.
- А Саня дома? - голосом выпивохи интересуется Юра.
Дверь открывается. Мадам лет 50, халатик, бигуди. Ну понятно, время около 23.00, уже ко сну готовилась.
- Так Саша с Леночкой, дочкой моей, не здесь живут. Они квартиру сняли, - недовольно протягивает она.
- Опа-на, а где? - вклиниваюсь я.
- Так в этом же доме, только в последней парадной. Третий этаж, а квартира как у нас расположена. Номер я и не знаю, я у них не была.
Вроде не врет. В прихожей видна вешалка. На ней женская куртка, стоят женские же сапоги. Ботинок не наблюдается.
- А п-позвонить им от Вас можно? - продолжает покачиваться Юра.
- У них, то есть у хозяев, телефон отключили за неуплату, - тетка явно начинает злиться. Еще бы, кому такие визиты приятны.
- Ну ладно, пошли, парни, - Юра сочно отрыгивает, - Пивка возьмем, и к Сане.
Тетка грохает дверью.
Бегом, бегом к последней парадной. Вдруг соврала, вдруг там телефон есть, и она сейчас звонит, предупреждает о визите! Мать твою, как на улице темно... Подскальзываюсь и с трудом удерживаюсь на ногах. Так, третий этаж, дверь, но уже с глазком. Мы с Юрой становимся по сторонам проема, Паша, как самый внешне безобидный, звонит. Шум за дверью, она распахивается и... Паша влетает внутрь, мы следом. В прихожей темень. Мужик в майке и спортивных брюках отталкивает Пашу, что-то кричит. Сбиваем его с ног, наваливаемся, заворачиваем ему руки назад.
- Милиция! На пол! - орем все.
- А-а-а! Помогите! - надсадный женский крик.
Оборачиваюсь. Женщина лет 45, прижала руки ко рту, ее бьет дрожь. Леночка?! Ни хрена себе, Леночка! До Паши тоже, судя по всему, доходит.
- Саша? - это он у мужика.
- Какой, на х... Саша, я Игорь, - хрипит тот.
- Документы глянь, - советую я Паше.
Паша листает паспорта, протянутые женщиной, кивает нам. Мы поднимаемся, помогаем встать мужчине.
- Простите, кажется, ошиблись мы, - мямлю я, - Это ведь последняя парадная?
- Нет, - бурчит мужик, - У нас дом нестандартный, он Г-образный, за углом еще две парадные. А че случилось-то?
Коротко объясняем, в чем дело, еще раз извиняемся. Жалоба, наверное, будет. А может и нет. Мужик, вроде, незлобный.
Снова на улицу, поворачиваем за угол. Ну кто-нибудь видел где-либо Г-образную «хрущевку»?! Я, например, ни до этого, ни после.
Последняя (надеемся!) парадная, третий этаж, дверь без глазка. Оружие приготовлено, звонок... А вот хрен, не работает. Юра стучит кулаком. Еще раз. Тишина. Прислушиваемся. Похоже, никого.
- Паша, давай на улицу, окна глянь, - Юра недовольно морщится.
Да, лоханулись мы. С этого начинать нужно, вообще-то.
Паша возвращается. Нет, окна темные. Видать, действительно никого.
Посовещавшись, решаем ждать до упора. Если сейчас уедем - заляжет этот Саша так, что долго искать придется. А с пистолетом он столько накосорезить может... Это пока за ним трупов нет (да и то неизвестно), а что потом?
Стоим на лестничной площадке между третьим и четвертым этажами, курим, молчим. Кофе выпит, бутерброды съедены. Уже оговорено: если Саша один - все понятно; если с девицей - мы с Юрой на него, Паша держит девицу; если с гостями - я и Паша занимаемся «клиентом», Юра остальными.
Блин, как же ноги мерзнут! На улице минус пятнадцать, да и в парадной явно ниже нуля. В голову лезут мысли всякие-разные - о пистолете у Саши, о том, где он его держит. В кармане? В кобуре? Сколько у него патронов? Патрон дослан?
- Бля, уже два, - Паша смотрит на часы, - Этот урод домой собирается или...
Внизу хлопает дверь. Смотрим друг на друга. Он! Некому больше!
Шаги, неясный говор. Мы не дышим. Мужчина и женщина. Поднимаются. Третий этаж... Та самая дверь! Вынимаем пистолеты. Пошли! Пошли!!
- Милиция! Стоять, лицом к стене!
Скатываемся по лестнице. Парень с девицей, развернувшись, смотрят на нас. У него что-то меняется в лице, и он отпрыгивает. Юра и я (вместе килограммов под 200) врезаемся в него, разворачиваем к стене. Вырывается, сука, бьет Юру ногой. Получи! На тебе еще! У парня закатываются глаза, и он сползает по стенке. Рядом Паша держит визжащую девчонку. Юра охлопывает у парня карманы куртки.
- Есть! Ствол во внутреннем!
Надеваем на парня наручники, поднимаем его на ноги. Разворачиваюсь к его пассии.
- Успокойся! Слышишь, успокойся! Вот наши удостоверения, не кричи! Ключи от квартиры у кого?
- У меня, - шепчет Лена.
- Паша, Юра, понятых найдите! И из машины папку с бланками прихватите...
Время - 03.20. Сидим на кухне, во рту уже кисло от сигарет. Напротив - Кузнецов Александр Михайлович, образца 1974 года, две «ходки» за плечами. На столе - изъятый ПМ и найденный в кладовке обрез двустволки, патроны.
- Давай, Саша, прощайся, ехать надо. Лена, собери ему вещи потеплее, белье, - советует Юра.
Отворачиваюсь. Так и не научился спокойно смотреть, как прощаются перед тюрьмой. И на обысках в глаза людям стараюсь не смотреть. Стыдно. Перед ними? Или за них? Не знаю...

Мужик, к которому мы вломились по ошибке, жаловаться не стал.
Паша сейчас работает в УБОПе, старшим опером.
Юра умер месяц назад от инфаркта. Было ему немногим более 30.

Lost in translation - Трудности перевода
(Армейский вариант)

История, рассказанная мне моим приятелем, и имевшая место быть году в 1978 - 1979.
Место действия - Ангола, где-то под Луандой. Что-то типа штаба нашего контингента в этой стране, прибежище военных советников, которых к тому времени в Анголе было выше крыши. Если разобраться, то обычная в/ч со всеми ее атрибутами: начальники, подчиненные, дежурные по штабу, казарма, наряд, сачкующие бойцы, гараж, склад ГСМ и т.д. и т.п. Даже как в Союзе имеется хозвзвод. Разница только в том, что бойцы хозвзвода все чернее ночи и на русском ни бум-бум. С другой стороны, это же Ангола, откуда «бледнолицым братьям» взяться? А «черные братья» задействованы на всяких мелко-технических работах, в основном из серии «подай-принеси». При гараже этим занимается молодой анголец лет 19, невысокого роста, вечно улыбающийся и искрящийся безнадежным оптимизмом, охотно отзывающийся на имя Максимка (Прав был старик Ульянов - «Важнейшим из искусств для нас является кино!»). За полгода своей работы Максимка научился понимать русскую речь, и сам освоил десятка два слов, почерпнутых в основном у ремонтников. А как говорит этот контингент, по-моему, объяснять не надо.
В один «прекрасный» день в Анголу приезжает инспекция из ГШ СВ во главе с генерал-лейтенантом и штабной шушерой помельче. Ангола - это, конечно, не рай на земле, но суточные все равно в валюте капают, что весьма благотворно сказывается на боевом духе инспекторов, включая самого главного. Не будем, однако, забывать, что речь идет об Армии, поэтому в любом расположении духа раздать пару «звездюлей» - дело святое. Успешно справившись с этим (кто служил, тот понимает, что ни повода, ни особого ума для этого ненужно), генерал со свитой «пошел в народ», прихватив с собой и моего приятеля, приставленного к инспекции в качестве переводчика. Цель, которую поставил перед собой генерал, была проста и очевидна. Составляя потом в Москве рапорт об инспекции, ему надо будет упомянуть, в том числе, и о взаимоотношениях советских военных граждан с местным населением, на поиски которого инспекция и двинулась бодро и решительно. А, собственно говоря, и искать-то не надо было. Вот оно, местное население, в лице Максимки тащит какую-то «херотень» от УАЗа.
- Ну-ка, лейтенант, - обратился генерал к моему приятелю, - спроси-ка у бойца, куда это он так спешит?
Максимка охотно откликнулся на просьбу приятеля поделиться наболевшим и, бросив железяку на землю, подошел к генералу и залопотал на португальском. Генерал смотрел на своего переводчика, тот добросовестно переводил, что, мол, тащит Максимка эту «фигню» в гараж, где очень ее ждут и, как только Максимка ее притащит, тут же к УАЗу ее и присобачат.
Последовало еще несколько вопросов о житье-бытье, на которые Максимка дал подробные и развернутые ответы. Причем, когда генерал спрашивал, Максимка слушал его очень внимательно, явно стараясь понять суть вопроса до того, как ему его переведут. Старался он не напрасно. Последний вопрос генерала - Ну, а, вообще, как дела? - не только был ему понятен, но и давал отличный шанс продемонстрировать свои познания в русском языке. Не дожидаясь окончания перевода, Максимка, встав во фрунт, громко и радостно, хоть и с небольшим акцентом, выдохнул - «Саебись». Хмыкнув про себя, мой приятель взглянул на генерала, интересуясь его реакцией на глубокие филологические познания Максимки. Реакция была нулевой. Генерал смотрел на своего переводчика и явно чего-то ждал. Не выдержав затянувшегося молчания, он сказал: «Чего молчишь, лейтенант? Переводи, давай!»
- Говорит, что отлично, - сказал мой приятель, в первый и последний раз за всю свою жизнь официально осуществив перевод с русского матерного на русский литературный. Правда, генералу же переводил, это многое объясняет.