О наказаниях и поощрениях в армии.

Наказание равно как и награждение в войсках - основа, при помощи которой отцы-командиры управляют огромной и своенравной солдатской массой.
В художественных фильмах про армию и флот нам насаждался образ офицера- воспитателя, сурового, но доброго и заботливого. Обычно в фильмах солдат сначала нерадивый, потом исправляется, как правило, под руководством чуткого и внимательного замполита, и вот, как следствие, награда в виде краткосрочного отпуска домой или лычки или ценного подарка.
В целом все правильно. Кнут и пряник, так и должно быть. Однако в реальной жизни кнут используют часто, а пряник на деле выглядит дешевой картонной поделкой.
Фактически весь воспитательный процесс в войсках происходит по немудрящей схеме:
Начудил -поймали - выебали,
Начудил -не поймали - выебали,
Не начудил -выебали просто так.
Если не выебали, считай, что наградили.

Фактически все зависит от вышестоящего начальника. Если он кретин, то путь наказания и награждения происходит по весьма забавной схеме.

Мой сослуживец по учебной роте, Володя В, отличный парень, оставленный после окончания учебки на должности сержанта, полтора года отсидел в части в Риге, вошкаясь с молодыми, и домой поехал награжденный медалью "За службу Родине III степени".
Я же оттянул полтора года на круглосуточном боевом дежурстве под землей, и то, что в конце не посадили, считаю большой удачей.
Нет, конечно, у меня нет зависти к Володьке. Он отлично служил, им тоже было трудно, но все-таки, наши службы были несравнимы.
Когда вспоминаю это, перед глазами стоит диалог из великолепной книги "Уловка 22"
Действие происходит в американской армии во времена Второй мировой.
Там рядовой первого класса, наказанный за самовольное оставление части, роет канавы в качестве наказания. Его друг, пилот, летает за линию фронта.
Роя ямы и ничего больше не делая, рядовой рассуждает, что, видимо, это надо родине, а когда пилот приходит жаловаться на то, что ему приходится рисковать жизнью, рядовой, опираясь на лопату, цинично говорит:
- Каждый делает для победы, что может. Я копаю ямы, а ты летаешь за линию фронта.
- А если я не полечу за линию фронта? - спрашивает пилот.
- Ну, тогда мы тебя расстреляем, - говорит рядовой.

В СА таких примеров была бездна.

Иногда от награждения хотелось сильно плюнуть слюной. До сих пор помню выражение лица моего сержанта, отличного парня из Литвы, по кличке "Плюха".
Служил он не за страх, а за совесть, и за образцовую службу ему перед строем в торжественной обстановке вручили ценный подарок. 3 шариковые ручки на подставке, общей ценой - рубль двадцать.
Внимательно осмотрев три шариковые ручки, черного, синего и красного цвета (две из них не писали) "Плюха" приказал мне утопить награду в сортире.

Наградами в части у нас ведали политуроды. Комсомолец (сссученышшшш) и замполит. Когда у человека не все в порядке с головой, то воспитательная схема награждение-поощрение превращалась в забавную рулетку.
Например, включаем усилитель для проверки связи в офицерские дома. Недолго думая, вывожу в сеть эстрадную музыку с польской волны. Музыка отыграла, потом стал говорить диктор. Естественно, на польском. Через час позвонил замполит с истерикой. Оказывается, ему донесли, что дежурный по связи пустил в дома офицерского состава по принудительной трансляции "Голос Америки".
Как результат, мне было объявлено 10 суток гауптвахты.
Через три дня радиомеханик Васька, проделывая ту же проверку, случайно воткнул в сеть "Маяк" Закончилась музыка, и диктор начал читать что-то о сборе урожая.
Замполит был счастлив. Позвонил и объявил Ваське благодарность.
- Молодец, Васильев, - орал политурод, светясь от счастья, людям надо слушать новости страны!
Чудеса в решете...
Мы цинично издевались над этим. Один раз в 6 утра я воткнул в принудительную трансляцию гимн Советского Союза. Представляю, как матерились спящие люди, но... никаких санкций не последовало. Гимн, однако...

Следующий этап нашей войны с замполитом был по обустройству боевого поста.
Все проверяющие обожали бирочки с надписями, и драли меня за эти бирочки нещадно.
В конце концов, озверев, подписал все, что можно. Включая аппаратуру, столы, стулья, и вешалку для шинелей.
На вешалке я приклеил бирку "вешалка для личного состава" и над каждым крючком для шинелей красовались надписи "крючок N1" "крючок N2" "крючок N3".
Комвзвода, ст. лейтенант Федотов, увидев это хулиганство, хохотал в голос.
Но замполит, придя с проверкой, был в восторге.
Повесив шинель на "крючок N2" долго любовался на бирочки, и после, на других точках, увидев бардак, приводил в пример командный пункт, где даже крючки подписаны.

Поразив замполита в самое нутро подписанными крючками, я, было, успокоился. А зря. Даже так, _ здря_. Ибо за главным врагом забыл маленького - комсомольца. Старшего лейтенанта Р.
Наша с ним вражда имела давние корни и была вялотекущая, как триппер, с регулярными весенними обострениями.
Будучи уже старослужащим, я как-то неосторожно сказал, что про его работу есть пословица.
- Какая заинтересовался "сученыш".
- Вы обидитесь тов. старший лейтенант,- ответил я.
- Не обижусь, говори, - поерзывая от нетерпения, приказал офицер.
- Пиздеть - не мешки ворочать! - четко отрапортовал я.
Странно, но комсомолец обиделся. С того момента началась наша неприязнь.
Под давлением обстоятельств меня назначили комсгруппоргом взвода.
Кто не знает, что это такое, поясню. Это что-то вроде маленького партийного лидера.
По идее командования, я должен был на собраниях прожигать глаголом сердца солдат.
Надежды командования не оправдал, по двум причинам.
1. Боевое дежурство - не комсомольская болтовня. Тем, кто реально тащил БД, было не до трепа на собраниях.
2. Я прекрасно знал, что у солдата вместо сердца, в лучшем случае, бутылка водки, а в худшем - жопа. И прожигать эти вещи глаголом, да собственно, за кого они меня принимают?

Вскоре после пролета Руста закончилась партийная карьера. Меня вызвали в полк и два салабона, сидя в президиуме, осудили меня по комсомольской линии.
Получив выговор, я злобно вернулся на дежурство, и тут позвонил комсомолец. Мне было заявлено, что я "пролез" до должности комсгруппорга, и теперь буду низвергнут в прах. Обидевшись на "пролез", я сложил с себя полномочия, чем навсегда погубил свою дальнейшую карьеру партийного лидера. Зря он так. Это я про Р, это ему дорого обошлось.
Через недельку из дивизии приехал проверяющий по линии комсомола.
Удивительно, но проверяющий был в звании прапорщика(!) Со значком высшего образования(!).
Прибывший прапор вкрадчиво поинтересовался, являюсь ли я комсгруппоргом? Мгновенно натянув на себя личину Швейка, я отрапортовал, что нет, ибо низвергнут в прах и растоптан высшими комсомольскими богами в лице старшего лейтенанта Р.
Так-так, - гаденько сказал проверяющий и полтора часа извращенно имел сученыша во все пихательные-дыхательные отверстия.
Через час потный комсомолец прибежал на КП, завывая, и стал требовать моей крови.
- Кто тебя просил болтать, что ты низвергнут!? - стонало и вопрошало чудо с выпученными глазами.
- Как кто? Вы! - цинично ответил я. И припомнил ему и "пролез" и блядское комсомольское судилище, где из меня перед всей ротой делали попугая.
- Ах, о чем ты говоришь! - причитал тоскующий комсомолец,- Я же послал документы в дивизию, что ты числишься комсгруппоргом! В дивизии-то об этом ничего не знают!

Ладно, лейтенант, - фамильярно сказал я. - Проведу тебе показательное комсомольское собрание. Но! Первый и последний раз.
- Да! Да! - обрадовался сученыш и рванул в полк облизывать проверяющего и спасать карьеру.

Через два часа началось действо. Поскольку БД никто не отменял, то ко мне в комнату нагнали две смены радистов, телефонистов, командира роты, комсомольца, проверяющего прапора и пару пойманных в свинарнике приблудных казахов для толпы.

Мстительность и злобность - не самые лучшие человеческие черты, но, честно признаюсь, что в то комсомольское собрание я взял реванш за все.
Я пел, аки акын! Я потрясал собрание лозунгами и заявлениями.
Увлекшись, я вызвал на социалистическое соревнования соседние аэродромы истребительной авиации.
Потом привел в пример радистов (они сперли где-то красную лампочку и повесили над входом, намекая на то, что в борделе у входа тоже горят красные фонари).
В моей пламенной речи это стало выглядеть как рацпредложение, которое символизирует ответственную и важную работу на БД и так далее, и еще бездну подобной хрени. Речь пробрала даже казахов, особенно в той части, где я потребовал усиленного питания за ночные дежурства.
В виде мягкой критики досталось и комроты за плохую организацию питания на КП.
Когда я иссяк, в боевом посту стояла тишина. Казахи пробормотали "Вах, шайтан".
Комсомолец тихо оргазмировал в углу, мысленно примеривая новую звезду на погоны.
Проверяющий сурово супил брови и делал пометки в блокноте. Комроты сидел, сверкая глазами из угла. Он, умная сволочь, все понял, но виду не подавал.
И тут внезапно случился полнейший хеппи энд.
Проверяющий встал и сказал, что подобного он не слышал еще нигде. Что комсомольский дух Павки Корчагина в нашей части силен и молод. Что дежурный по связи - орел. И что он, проверяющий, будет докладывать о геройском младшем сержанте в дивизию.
Далее проверяющий отметил, что подобными кадрами в виде младшего сержанта не разбрасываются, и что он разберется, почему меня выгнали из комсгруппоргов. При этих словах комсомолец сжался и на глазах превратился в комок слизи. На этом собрание закончилось.

Позже комсомолец умудрился потерять мою учетную карточку комсомольца. Не знаю, сделано было это нарочно, или во всем виноват наш классический российский бардак.
Но в связи с утерей карточки, меня на гражданке пару раз потаскали в бюро комсомола института, а после того, как я послал их в задницу, выгнали из комсомола навсегда.
Так, второй раз был поставлен крест на моей партийной карьере.

Да и черт с ней.

http://www.livejournal.com/users/zhab/

МАШИНА ВРЕМЕНИ

Сижу на маленьком, скрипучем пирсе. В руках кривое удилище из осины. Узнаю все его сучки и задоринки. Помню их.
Так всё просто было. Никаких тебе бамбуков с телескопами и катушками. На речку через посадку пошёл, ветку поровнее выбрал и ... готово. Дальше - навозная яма. Куском колотого шифера копнёшь, вынимаешь красных червей. Деликатес. Сам бы слопал (ну ну). А дальше?
А дальше - сижу на маленьком, скрипучем пирсе, прикрываю глаза от низкого солнца ладошкой и рассматриваю поплавок. Некрашеный, грубый поплавок. Свежее гусиное перо, взятое взаймы у бабушкиного гуся. Ох и ругалась она тогда, царствие ей. А где-то в камышах заводится моторка. Витька, дедушкин приёмный сын, а мне - приёмный дядька, с Веркой Покровской из Гречихи. Чего в камышах делали - не знаю. Да мне всё равно. Не всё равно только, что моторка волну поднимает.
-Рыбу распугиваете, ироды!
Витька машет рукой, улыбается.
-Ты на поплавок смотри, малый! Клюнет кит какой и утащит тебя, неразумного! Ха-Ха!
Верка тоже зубоскалит. А я, тринадцатилетний, западал по Верке Покровской. Кровь с молоком и бутылка Боржоми. Я её однажды голой видел. На снегу. Девки парились в бане, да на снег выпрыгивали. Грива, грудь, попа.... Я в неё влюбился. Ладно, молчу.
Перевожу глаза обратно, на поплавок, ищу его сквозь похотливую пелену, помутившую взор. Нет поплавка. На всякий случай тяну. Леса не сопротивляется, но конца лесе нет. Я уже отложил удилище и сматываю леску на руку. А она длинная, не кончается. Откуда столько? Вроде, сам оснащал. Я таких дурных удочек не делаю. А там...

-Кто там?
-Торфянников, Пресняк, Кроитор и Маслицкий.
-Один нужен. Долбари с продсклада грузовик уложили около Буяна.
-Живые?
-Живые! Что с деревом станется?

Леска не кончается. Сейчас поднимут, а я ещё с удочкой вожусь.
-Серёж!
Разводящий, корешок мой краснощёкий, трясёт за плечо.
-Щас, тащ старший сержант. Уйдет ведь!
-Серыыый! Вставай, пост надо выставить. Держиморды грузовик перевернули. Поторчишь там, пока вся шушера приедет.Завтра дам поспать поболе.
Здоровенные, наручные электронные часы-грузило уведомляют, что ночь ещё поздняя, а утро уже раннее. Снаружи бъётся ветер, плюётся студеной моросью, дышит рваным туманом.
Бреду в сушилку, беру портянки, горячие и задубевшие. Натягиваю одежды. Сапоги, перчатки, ушанка, калаш. Всё, я готов. Интересно, что же было там, на конце лесы? Не досмотрел.

У КПП дымит штабной УАЗик. Здорово. Мы ему недавно печку отремонтировали. У него в радиаторе куча всякого хлама собралась. Непонятно только, откуда там взялись гвозди.
В машине сидит, привалившись к холодному стеклу ещё один боец, кто-то из связистов. Его-то за что? Начкар справа. Водила - какой-то прапорщик с продсклада. Едем. Кажется, заснул по пути.
-Вот, здесь, - говорит начкар.
На дороге стоит кто-то в трёх телогрейках и машет фонарём.
У него за спиной чернеет туша Зилка. Ровная дорога, нужно было очень постараться, чтобы перевернуть грузовик. В свете фар видны раскиданные повсюду консервные банки.

Кто-то открывает дверь, впуская холод и весело командует:
-Надо собрать всё. Тут тыщи две тушёнки. И пусть ждут крана с тягачом.
-А ВАИ?
-Господь с тобой. Машина штатовская(*).
-У меня фонарей нет на всех, - заявляет начкар.
-Привезите прожектор.
-Ладно, посмотрим. Но не ранее чем через часа полтора.
-Пусть стоят пока.
-Ты им хоть свой фонарь дай. А то, неровен час, кто-нибудь влетит сдуру.

Телогрейки влезают в "мой" тёплый УАЗик. Машут руками. Габаритки исчезают за поворотом.

Боец, которого выбросили вместе со мной, похоже, спит стоя. На том же месте, где вылез из машины.

-Тебя как зовут?
-Вадим.
-Солярой воняет.
-Угу.
-Ты спишь, что ли?
-Угу.
-Братишка, фонарь у нас один и скоро сдохнет. Давай костры разводить.
-Угу.
Спит. Машу рукой. Отвожу его на обочину. Пусть спит на обочине. Надёжнее будет.

Бак теперь наверху. Откуда-то капает топливо. Машина выглядит целой. Не наша машина. У нас таких нет. У нас длинных Зилов, 131-х, отродясь не было. Номера, вообще, белые, гражданские, неместные.
Открываю пару десятков банок тушёнки. Содержимое - на обочину. Взрезаю брезентовую полу, распихиваю по банкам. Собираю соляру и разливаю по жестянкам.
-А помнишь, Торфянников, ты разливал братве(**) самогон на сборном пункте? Тоже по пустым банкам от тушёнки.
- Помню.
- А ты это к чему?
-Да ни к чему. Детство вспомнилось.

Ох, Ъ, храпит стервец. Да, силён. Стоит на обочине и храпит. Силён советский человек. Две линии факелов перед, и за грузовиком начинают трудиться. Теперь банки. Не в ящиках. Раскиданы просто так. Наверное, когда машина легла на бок, они своей массой порвали брезент и вывалились.

-Эй, точка-тире, пошли добро собирать.
-Угу!
- Ты, кроме этого своего УГУ что-нибудь по-русски знаешь?
-Угу!

Дорога под ногами потихоньку замерзает. Я теперь знаю, откуда поговорка вышла, о коровах на люду. Прошло два часа. Разогрелся. Я потому тружусь, что холодно. Не потому что солдат хороший. А Вадим, похоже, скоро умрёт от переохлаждения. Ну и пусть. Верка хохотала раскатисто, от души. Рассмешил он её, видите ли.

Где же грёбаный прожектор? Скоро крестьяне поедут. А у них глаза разлипаются только когда опохмелиться ищут. Обязательно кто-то въедет. И прибудет мяса на обочине. Кто материально ответственный? Не волнует меня. Я только соляру подливаю. Для очистки совести.

Однажды наш полк заправлял на гарнизонной губе. И хорошие люди пробили четыре колеса нашей машины. Мы с техничкой туда заехали, сняли, разбортовали. Всё по науке, вулканизируем. Поломалось у нас что-то. Сидим, погоды ждём. Я на крыше 452-го расположился. Сунул седушку под задницу и организм никотином заправляю. А внизу уголовные гуляют. Их на работы не выпускают. Они тут, по дворику бродят. Руки за спиной, идут гуськом. На маршруте у них колея вытоптана. И берега у колеи льдом поросли, скользкие. Пацаны на сантиметр ошибаются, чуть дальше, вбок, ногу ставят и валятся. Губари их пинками поднимают. Гогочут, рукавицами хлопают. Как оккупанты ненавистные, её богу.
И УАЗ хозматовский этот, так же, на обочину спустился, когда разворачивался. А подняться не смог. Едет, руль на дорогу берёт, потом скользит и опять вниз сползает. Там, внутри, начпрод. Приехал, похрюкал. Банок триста мы ему загрузили. Символично. Тюремная тропа и краденая тушёнка. Хотя..., может, он и не крал ничего. Я не видел, как машина выбралась на дорогу. Так, в кювете и удалилась.

Когда светало, приехал прожектор с заспанным мотористом. Привезли кран. Сгрузили смену. Двоих таких же, как мы, отмороженных и укутанных. А я - с корабля на балл. Ещё два часа на КПП. Потом - спать. Ползу в караулку.
Так, на чём я остановился? Ага, лесу тянул из воды. И конца и краю не было той лесе. Сейчас, сейчас, погоди, Тэф. До койки дотянем, досмотрим. Верка ещё не обрюзгла, Витька ещё не инвалид. Машина времени. Крутая у меня машина времени. Я её в армии построил. Научил себя " снить" по заказу. Попадание - 50%. Что хочу, - то приснится. Остальные 50% - так то без снов. И даже без задних ног.
Так и тянул леску, до гражданки. С перерывами на службу в армии.

(*) - штатская
(**) - слово братва тогда ещё не имело негативного оттенка.

Мысли ни о чем.

Странное чувство, вот вроде гражданка, жизнь кругом кипит, ты в ней уже столько времени, а нет-нет и возникнет чувство такое, что ты не в своей тарелке. Стареем? Да вроде нет, хотя, выбирая подарок на день рождения сыну, в конечном счете, остановился на пневматическом подобии Макарова, уже можно и к габаритам и массе настоящего приучать. Пора. Идут годы, идут. Гражданка, со свойственной только ей суетливостью, долбит бытовухой: закупками продуктов на неделю, версткой бюджета, идеей-фикс жены по поводу журнального столика, бюджетом на месяц (опять деньги)... Все как обычно. Рутина, калейдоскоп дней, вот только калейдоскоп этот старый, тот, который мне самому подарили давным-давно и он уже не радует. Странно... Хотя может погода? Или ранние сумерки последних чисел декабря. Уф-ф-ф-ф!
А вот порой, просто накатив рюмашку с отцом, вдруг прорываются весенним родничком воспоминания. Воспоминания о службе. В мозгах почему-то светлеет, мы даже сами как-то преображаемся, вот уже и отец, не сутулый бородатый старик, шамкающий вставной челюстью, а эдакий бывалый пират, весело лязгающий зубами, я тот самый старшина, которому по барабану все, и нет нерешаемых проблем. Мы весело переругиваемся в противоречиях, мы легко находим компромиссы в вопросах службы, вспоминаем своих сослуживцев, а они у нас были общими: его - ровесники, мои - командиры. Все становится просто и понятно, он лихо влазит в камуфляж и мы идем курить на крыльцо. Пусть темы давно избиты, но вместе мы впитываем каждое «пограничное» слово, смакуя его на языке, мы проламываем лед гражданки, с его отстраненностью от других людей и их судеб и погружаемся в свой мир. Листаем в памяти лица людей, с которыми довелось вместе служить, задаемся вопросами: «Как они там? Живы ли?» Годы летят, в пятницу к отцу приезжал его однокашник по училищу. Они дружат 42 года. 42!!! Мне 37. Лет 15 назад мы были у них в гостях, отец и дядя Толя сидели за столом, но после третьего на нем уже не было закусок, там была карта участка границы с Афганом. Они прокручивали вслух ситуацию с 13-ой заставой. Дембеля погранвойск. Я стоял, курил и слушал... Молчал.
Что же это такое? Что заставляет вдруг забыть про всю эту цивильную суету, отстраниться от проблем и быть по настоящему искренним, не отягощенным кучей условностей и прочей мишуры. Быть может только там все и было по настоящему, там было твое призвание, там было все. Необустроенный быт, изматывающий ритм жизни, то засасывающий тебя по горло заунывной тоской серых буден, то взрывающийся ополоумевшими сработками и этими чертовыми тревожками и заслонами. Проклятая бытовуха: с пацанами, с системой, со связью, с топливом, с этой вечной проблемой заготовки кормов скотине, с комендатурой и отрядом, которые зачастую и к заставам относились не лучше, чем к скотине. Хрен чего с них выбьешь, не сорвав глотку! Стоп! А гражданка? Так вроде тоже рутина, вроде тоже проблемы...
Но что заставляет тогда загораться огонькам в глазах старого майора и его однокашника-полковника, что теплом вкрадывается в грудь к старшине запаса, что снимает пресловутый конфликт отцов и детей? Неужели мы просто скорбим по своей безвозвратно ушедшей юности? Говорят же: «Светлая память...»
Нет, не хочется в это верить! Просто там наша душа, там, на границе она там осталась и иногда стучится к нам в грудь, когда мы сбрасываем цивильное и остаемся в камуфляжах, тельниках или без них. Вот тогда, накатив чуток беленькой, мы распахиваем себя и воссоединяемся со своей душой и с границей. И становимся чище потому как душа, как и граница, священна и неприкосновенна...
Так что же со мной?

20 декабря 2004 года.

Это наблюдение имеет отношение к армии только в свете основного армейского языка.
Как бы вы отнеслись к изучению в школе вашим ребенком страны с замечательным названием, пардон, Темная Пизда?
Вряд-ли вам это понравилось.
А ведь есть такая страна на карте мира! Только, на счастье, в Иране, точнее, в персидском языке.
Латино-американская страна Коста-Рика, по произношению и написанию означает по персидски (или перски?) именно темный женский половой орган! Конечно, если быть точным, то произносится это как Кос Тарика.
Но, на беду, дефисов в персидском не употребляют, так что разницы для них никакой - темная, она и есть темная.
Поэтому про эту страну персы после школы ничего не знают, но зато часто туда друг друга посылают...
А у нас все Гордурас да Гондурас.
Всех врагов отправляйте в Коста-Рику!

Виктор Хорошилов