Гитара в чехол лезть не желала.
Артист (помните «Мамочку» из фильма «Республика ШКИД»?), только что исполнивший несколько песен, виновато покосился на стоявшего рядом генерала и, вздохнув, отступил назад, где продолжил процесс упаковки инструмента.
Генерал, заместитель начальника ГУВД, невысокий, коренастый, в огромной сшитой фуражке напоминавший гриб-сыроежку, подошел к установленному на асфальте перрона микрофону. Напористо, хорошо поставленным голосом начал напутствовать.
Высоко нести. Быть достойными. Соблюдать. Не допускать. С честью выполнить. Бдительно следить. Вернуться.
После речи генерала Саныч вышел перед строем.
- Отряд, равняйсь! Смирно! Вольно. Тридцать минут на прощание с родными, затем погрузка в вагоны. Разойдись!
Перрон станции Санкт-Петербург-Московский Товарная, затерявшийся среди бесчисленных железнодорожных путей, стрелок и строений видел многое на своем веку. Отсюда отправлялись редкие в нынешнее время воинские эшелоны. Здесь грузят в вагонзаки гораздо более частые этапы. Сегодня на нем стоит наш СОМ - сводный отряд милиции одного из РУВД. 70 человек. Командировка. Три месяца. Чеченская республика. Поселок Гойты, между Чири-Юртом и Урус-Мартаном.
Жены, отцы-матери и дети облепили бойцов. Негромкий гул голосов. Где-то слышен невеселый смех. Кто-то утирает слезы. Некоторые молчат, крепко держа родных за руки и глядя в глаза.
- Командир отряда, заместитель и начальник штаба отряда, ко мне! - окрик генерала.
Командир Саныч, в обыденной жизни комбат ППС, его зам и я подходим, докладываем. Так точно, погрузка завершена. Да, оружие в отдельном купе, под охраной. Настроение? Нормальное настроение. Да, все понимаем. Да, проследим. Нет, не забудем. Нет, нашей родни здесь нет, мы дома попрощались. Спасибо, товарищ генерал-майор. И Вам удачи, товарищ генерал-майор.
Что-то вдруг меняется в окружающем нас скопище людей. Какой-то диссонанс. Генерал смотрит за наши плечи. Мы разворачиваемся.
Молодой сержант из батальона ОВО. Работает недавно, лицо незнакомое, я видел его лишь раз до этого на общем инструктаже. В него вцепилась пожилая рыдающая женщина. Мать. С другой стороны к нему прильнула совсем юная девчонка. Некрасивая, зареванная, с явно выдающимся животом. Жена, значит.
- Не поедешь! Никуда не поедешь! Не поедешь! - все громче кричит его мать, - Не пущу тебя, в Чечню эту сволочную не пущу! Не надо, Витенька, родной мой, не пущу! - крик ее переходит в вой.
Все, кто был на перроне, уже замолчали, все смотрят на них. У сержанта пунцовое от смущения лицо, он пытается успокоить маму, освободиться от ее рук. Бесполезно.
- Не пущу! Не смей мне возражать! - продолжает кричать женщина, - У тебя жене через месяц рожать, куда же ты ехать собрался! Не надо, Витя!
Все. У нее истерика. Генерал, набычившись, смотрит на Саныча.
- Твой боец?
- Никак нет, овошник, - вздыхает Саныч.
Генерал подходит к женщине, трогает ее за рукав.
- Послушайте...
Она с ненавистью, сильно отбрасывает его руку.
- Заткнись! Не тронь меня! Я его никуда не пущу! Хоть убей меня здесь, никуда он не поедет! Сам-то никуда не едешь! Твои дети не едут! Не пущу его, не пущу!
Проходит минут 15, женщина не унимается, наоборот. Уже жены и дети других бойцов рыдают в голос. Крик, вой. Жена сержанта, тихо утиравшая слезы, начинает оседать на асфальт. Муж пытается поймать ее, но мать не отпускает его.
- Фельдшер, сюда! - рявкает Саныч, держа девчонку под руки.
Нашатырь. Она приходит в себя. Мать тем временем не унимается.
- Грузиться пора, - напоминает мне Саныч, - Командуй давай!
- Нет! - кричит женщина, - Что хотите делайте, никуда он не поедет!
- Товарищ генерал-майор, - шепчет Саныч, - Оставим его? Один человек нам там погоды не сделает. А из-за них, того и гляди, и у других сейчас истерика начнется, что тогда делать будем? Еще под колеса бросятся!
Генерал хмурится, потом машет рукой.
- Ладно, оставляйте. В приказ я его сам подам. Да, Сергей Андреевич, - обращается он с издевкой к присутствующему здесь же начальнику РУВД, - Слабые у тебя кадры.
Начальник РУВД берет мать сержанта под руку, что-то тихо говорит ей. Саныч кивком подзывает к себе ее сына.
- Ладно, не переживай. Ты не при чем, мы же понимаем, плохо о тебе никто не подумает. Выдай ему автомат, пусть сдаст, - это он мне, - И давай, сержант, уводи своих, нам пора.
Все. Под «Прощание славянки» залезли в вагоны. Помахали в окна. Поехали...

Отряд через три месяца вернулся без единой потери. На посиделках, организованных на следующий день, мы узнали, что сержант Витя погиб через две недели после нашего отъезда. Выехали группой по заявке от соседей по коммунальной квартире буянившего пьяницы (бывшего милиционера, кстати), зашли в квартиру, постучали в комнату. Тот шарахнул через картонную дверь дуплетом из незарегистрированной двустволки. Все вошло сержанту в голову, он скончался на месте.
Судьба?

Случалась эта история в танковом училище города N. Сам я в ней не участвовал, однако много о ней слышал. Все начиналось достаточно обычно. На дворе зима, вечер и учения. На разведку из пункта А в пункт Б отправилась колонна танк-бэтэр-танк. Ехали они практически по ровному полю, где и свернуть некуда. В пункт Б доехала колонна танк-танк, причем экипаж замыкающей машины доложил, что двигался строго по следам, и никаких вихляний не было. Чтоб узнать, куда испарился БТР, решили повторить маршрут. И в на пути появился небольшой овражек, занесенный снегом, в котором находился БТР с явными следами танковых гусениц на крыше. Рядом обнаружили находящегося в глубокой нирване его водителя. При разборе полетов выяснилось, что командир головного танка знал о глубине овражка и объехал его; водила бэтэра решил его перемахнуть и провалился по самое нехочу. Замыкающий танк с чистой совестью и проследовал по следам канувшего в небытье БТР, благо его водила отличися умом и сообразительностью и усплел выпрыгнуть до того, как что-то большое и страшное проехало по крыше.

КАМНИ В ГОРАХ (Мы всегда правы.)
--------------------------------------------------------------
ЛИЧНОСТЬ.

Начало осознания меня как личности: я сижу на стуле и смотрю на щель, в которой бьётся пламя.
Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до раскаленной докрасна дверцы печи. Злая дверца кусает меня изо всех сил и я кричу, заходясь в констатации несправедливости факта.
Мне полтора года.
Дядька, схватив меня подмышку, выскакивает на улицу и сует мою обожжённую руку в снег...
Я это помню.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Я стою, потеряый, а Валерий Николаевич говорит:
"Я возьму тебя в группу, если ты сможешь меня удивить".
Мне 12 лет. Группа альпинистов сформирована, и все в группе старше меня. Я знаю, быть в группе значит - "Быть в горах".
Я бросаю веревку и обувь под ноги Вэ Эн и молча лезу по скале.
На пальцах.
15 метров. Без веревки и без надежды на страховку.
- Ты знаешь, что мог сорваться и перечеркнуть мою карьеру?!
- Знаю.
Мне 12 лет. Что мне чья-то карьера?
Я люблю горы. Горы во всех их проявлениях. Они могут сегодня убить меня, потому что я осмелился бросить им вызов. Они не убивают: признают равным себе.

Наше любимое место тренировок - скала "Клык".

Мы карабкаемся на нее. Не высочайшая, но все же одна из самых высоких точек Хибин.
Забравшись наверх, мы попадаем в небольшую, поросшую травой впадину. Под ногами хрустят фанерные таблички: "В 1963 году Клык покорен группой..." "В 1968...."
Нет только даты 1989.
Знаешь, почему?

Горы. Как я любил вашу серость!
Вы предали меня, стреляя в меня каждым камнем. Я забыл вас. Но...

Разве вы позволите забыть?!

- Игорюха, Вэ эН пропал! Ушел в горы и не вернулся!
Мы, сбивая пальцы в кровь, лазим по расщелинам: мы ищем.
Валерий Николаевич нам больше, чем отец.
- Зачем ты хочешь в горы? - спросил он меня, впечатленный (как я узнал гораздо позднее) моей демонстрацией.
- Не знаю. Я просто их люблю. Если вы меня не возьмёте, я всё равно буду по ним лазать! - оказалось, я дал самый правильный ответ. Если бы я стал напрягаться и думать, я бы скорее всего "пролетел".
- Да? - сказал он. - Скажи мне, что самое главное в горах?
И я, прочитавший сто тыщ книжек, солгал:
- Жизнь друга!
Он взял меня в команду.
После того, как я через пять лет, скребя остатками ногтей по льду, держался до последнего, но не перерезал страховку, на которой висел мой друг, Вэ эН сказал:
- Ты настоящий горец!
Это была самая высшая награда.

Фантастика? Про фантастического "горца" мы еще и не знали. Для нас "настоящий горец" значило - "настоящий мужик".

Вэ эН пропал...

Осталась записка:
"Не ищите меня... Если же хотите найти, то знаете, где".

КЛЫК!

Я, оживший благодаря его пониманию жизни, стою у тела, изломанного о камни. Из кармана выглядывает треугольник разлинованного листа.
Я достаю его.
"Ребята!
Вы найдете моё тело. Я всегда хотел закончить жизнь в горах. Но рак помешал мне сделать это по-хорошему. Если вы найдете меня здесь, знайте: я хочу быть похороненым под Клыком.
Ваш - В.Н. Крепин".
Мы должны... Должны оставить его здесь, или...
Или должны похоронить Вэ эН на общем кладбище, в ряду тысяч безвестных могил...
Я стоял над телом, читая письмо и сожалея, что уже не умею плакать. Вовка Макс, с которым мы затащили на вершины 100 тыщ пудов соли, сказал:
- Посторонись, мы понесем его на руках!
Я стоял над человеком, который стал мне вторым отцом. Вторым, или главным?
- Он хотел остаться здесь - и он останется здесь!
Вовка Макс пытался доказать мне, что мы "должны"... В конце концов он сказал: "Ты согласен или нет?"
Я сказал, что нет. Макс, не размахиваясь, ударил меня в лицо.
Глотая соленую кровь, я знал: Я ПРАВ.
- А ты сможешь смотреть Елене Станиславовне в глаза? - орал Вовка, брызгая слюной мне в лицо.
- Смогу.
Ты знаешь, скольких я похоронил там, в ТЕХ горах?!
НЕТ?!
Тогда не суди.
...Горка камней, воссыпанная над телом того, кого мы любили.
- Ты знаешь, Валера всегда считал тебя способным на принятие решения. - Елена Станиславовна смотрит мне прямо в глаза. Я только что отдал ей письмо, которое написал ОН. - Пусть он покоится с миром!
Каждый год мы приходим на это место.
До него непросто добраться - этого-то и хотел Валерий Николаевич. Елена Станиславовна всегда просит меня передать ЕМУ венок от нее.
Я передаю.
Валерий Николаевич!
Мы любим Вас!

СПРАВЕДЛИВОСТЬ, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО.
(СПРАВЕДЛИВОСТЬ - 2)

"...век на щавеле: скисли душами, опрыщавили!" (с) В.С.Высоцкий

Если бы кто-то смог залезть на высоту, где могила дорогого мне человека. Если бы он смог нарисовать баллончиком краски свастику на камнях, воздвигнутым над НИМ - я бы смог простить?

ДА!

...Сняв его кожу и глядя в его уже безжизненные глаза, я бы сказал:
"ТЫ НИКОГДА НЕ СТАНЕШЬ ТАКИМ, КАК ОН!!!"
И после этого простил.
...Как простил меня Вовка Макс, сломав мне переносицу.
...Как прощаем все мы, испив полной мерой крови наших врагов.
Кровь опьяняет.
Но кровь человека, отдающего добровольно тебе жизнь, призывает к ответственности.

ГОТОВЫ МЫ ВЗЯТЬ ЭТУ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ НА СЕБЯ?!