Сработка.

Маленький ликбез для непосвященных. Что такое сработка? Это когда срабатывает Сигнальная Система. А что такое Сигнальная Система? Это безумные километры колючей проволоки, намотанные вокруг необъятных просторов нашей Родины. И когда две нитки этой колючки замыкают между собой, или реже - рвутся, то и происходит эта самая сработка. И тогда к месту замыкания-разрыва устремляется команда любопытных человеков в зеленых фуражках, называемая тревожной группой или просто - тревожкой, с целью посмотреть какой гад противный замыкает-рвет казенную колючку. А чтобы остальным пограничникам не было обидно за неудовлетворенное любопытство, их всех выгоняют на перехват возможного нарушителя границы, где у них есть все шансы, с этим нарушителем познакомится поближе. Эта группа называется - заслон. Вот, собственно и все. Довольно просто. Но, вот как эта самая реакция на сработку выглядит со стороны, это целиком и полностью зависит от смотрящего...

Взгляд на сработку киностудии им. Довженко.

Звучит Трубный Глас сирены, означающий нарушение Государственной Границы. Ранее, в предыдущем фильме, эти звуки означали неожиданный налет Люфтваффе на Крещатик. Из-за угла появляется колонна пограничников, бегущая в ногу и построенная по росту. Все в новенькой форме, на штанах - свеженаглаженные стрелки об которые можно запросто порезаться, вокруг свежевымытых шей - свежеподшитые подворотнички ослепительно-белого цвета, крючки застегнуты, в сапоги можно глядеться как в зеркало. На мощной груди каждого - куча красивых значков, медалек и прочей бижутерии, имеющих к погранвойскам такое же отношение, как золотое кольцо в носу - к Почетной Медали Конгресса. У всех на суровых лицах сосредоточенная озабоченность безопасностью страны. Впереди - старый, мудрый прапорщик, переловивший на своем веку столько нарушителей, что ими можно было заново наполнить всю Колыму.
В предыдущем дубле все бежали в пилотках, но сторож Грицько, ранее живший на кордоне и за это взятый консультантом, точно помнил, что пограничники бегают исключительно в зеленых фуражках.
Колонна подбегает к длинной стойке с автоматами. Длина стойки такова, что конец ее скрывается за горизонтом. Прапорщик на бегу хватает первый «калаш», все остальные, не останавливаясь ни на секунду, - последующие. Магазины, понятно, уже пристегнуты.
Торжественное построение на плацу, где группа офицеров, в новеньких кителях и галстуках, сосредоточенно склонилась над картой. Сурово-торжественная речь - и все бодро садятся в кузов свежевымытого грузовика.
Тем временем, тревожная группа преследует опасного нарушителя. Тот, понятно, отстреливается, кидается гранатами и выкрикивает антисоветские лозунги с сильным американским акцентом. Старший группы, молодой и очень отважный замполит, придерживая левой рукой фуражку, а правой поминутно поправляя галстук, бежит хитрым галсом, уклоняясь от вражеских пуль. В перерывах между противопульными зигзагами, он подбадривает подчиненных - сплошь отличников боевой и политической подготовки.
- Товарищ лейтенант, разрешите приступить к задержанию нарушителя Государственной Границы - спрашивает здоровенная, чепрачная овчарка, хищно внюхиваясь во вражеские следы.
- Товарищ Джульбарс! Вам приказываю задержать нарушителя Государственной Границы! - достав «макара» и передернув затвор, торжественно командует замполит.
Отважный Джульбарс разогнавшись до скорости голодного гепарда и перекусив на лету парочку пуль, устремляется к подлой вражине. Замполит, поминутно передергивая затвор, устремляется следом с той же скоростью.
Вот и повержен враг! Со снизившегося вертолета выпрыгивает группа поддержки, в полсотни человек, с командиром отряда во главе, и всеми штабными в качестве свиты. С подъехавшего грузовика строем вываливается все остальное население заставы. Массовка по численности становится сравнима с «Войной и Миром».
Все смотрят на связанного нарушителя, который извивается, как змей на сковородке и пытается перегрызть себе вены. Или хотя бы раскусить ампулу с цианидом в воротнике... Или проглотить важный пакет... Или застрелиться из хитрой папиросы... Но все тщетно - мудрый прапорщик пресекает все попытки на корню.
А в самом конце, пока командование рассматривает отбитые у врага карты с расположением секретных фикальных коллекторов, все остальные запев про не-плачь-девчонку, с развернутыми знаменами, стройными рядами уходят за горизонт.

Учебная Сработка

Образцово-показательная застава образцово-показательного отряда. Ночь. Образцово-показательный «отбой». Все спят на правом боку в уставной позе, засунув ладошки под щечку. Полная тишина. На банкетках перед кроватями идеально сложен чистейший камуфляж. Глядя на построение тапочек у кроватей, Почетный Караул у Мавзолея дедушки Ленина, заливается краской стыда за свои расхлябанность и раздолбайство. Все замерли в ожидании неожиданной сработки в 4-20 утра.
На плацу - группа проверяющих. Одни с секундомерами, другие с лампасами, но сыто-коньячный выхлоп и строго-хищный взгляд у всех. Наступает 4-20. Главный вальяжно кивает огромной фуражкой, и начальник заставы строевым шагом подходит к микрофону.
- Застава!!! В ружьё!!! - говорит он голосом Левитана и нажимает гашетку на секундомере.
Заученно не мешая друг другу, все вскакивают и почти синхронно начинают одеваться, попутно побивая все рекорды. Дежурный в идеально отглаженном камуфляже с красивой повязкой на рукаве, и с ярко начищенными знаками, гостеприимно распахивает дверцы оружейки. Через пару минут все на плацу. Вооружение-снаряжение полностью, все необычайно бодры и задорны - зевают только собаки. Тревожка без суеты прыгает в новенький УАЗик и быстро уносится. Весь остальной физиологический раствор спокойно заливается в «шестьдесят шестой» и тоже покидает расположение. Проверка, полюбовавшись солидностью погрузки, торжественно рассаживается в свои лимузины и не торопясь, следует к месту задержания особо опасного нарушителя.
- Слышь, старшой, ты глянь - опять Ваську Тюлькина в нарушители определили - шепчет овчарка своему вожатому - Снова поди нажрался, да замполита на фуй послал. Или к жене начфина опять клеился, кусяра озабоченная.
- Молчи, давай! Сейчас твой выход будет. И смотри у меня - не как в прошлый раз, не за пятку его хватай, а толкай лапами в спину как учили - сердито шепчет вожатый - Вот и генералы подъехали. Внимание... Ф-А-А-С!!!!!!!
Весело виляя хвостом, барбос подбегает к нарушителю:
- Вась, здорово! Ну, как оно, ваше драгоценное? Головушка не бо-бо?
- Ты, это... Быстрей давай... - тяжело дышит с жестокого перепоя прапорщик Васька - Сил уже нет, по сопкам бегать...
- Ну, а чего ты тогда скачешь? Падай давай - я тебя уже поймал.
Нарушитель падает в мох, а над ним, нацепив на морду уставной оскал,
грозно стоит овчарка. Подбежавшая тревожка, не менее грозно лязгает затворами незаряженных автоматов, и берет нарушителя на прицел.
- Тарищ Ген-рал! Учебный наруш-тель условно зад-р-жан! - делает вид, что очень запыхался старший тревожки. Вся остальная группа устало вытирает пот и счастливо улыбается. Вывалившая язык собака, тяжело привалившись к ногам вожатого, словно подтверждает всю сложность задержания опасного нарушителя...
Благодарности, знаки, внеочередные отпуска и прочее образцово-показательное счастье было не за горами...

Реалии нашей жизни.

Спальное помещение. Глубокая ночь. Синий фонарь над входом скупо освещает три десятка тел, спящих в самых разнообразных позах. Сонное бормотание и нервное дрыгание конечностями во сне. С тяжелым дыханием может сравниться только тяжелый дух казармы. Начавшийся было храп, прекращает неведомо откуда прилетевший тапок, попавший храпящему бойцу по окончанию пищеварительного тракта. Тихонько входит сменившийся наряд, устало опускается на банкетку и, немного посидев, начинает не торопясь раздеваться - улыбнуться предстоящим трем часам сна сил уже нет...
- Пи... Пи... Пи... - самый противный звук на свете - это звук сработавшей системы. Наверно так и звучит сигнал к началу Апокалипсиса.
- Мля-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-ять!!!!!!! - все мгновенно проснулись, но продолжают лежать в тех же позах, усиленно молясь всем богам, чтобы это очередной наряд забыл предупредить дежурного, что проходит через калитку, тем самым и рождая этот самый противный звук. Ведь в прошлом году так уже было... Авось пронесет...
- Застава, в ружье! - обреченно выдыхает дежурный - Четвертый левый!
Все подрываются, и с помощью какой-то матери, умудряются с почти закрытыми глазами, за пару секунд одеться. Организм действует на автопилоте, выполняя в тысячный раз ненавистное упражнение. Концентрация мысленных матюгов в данном кусочке ноосферы превосходит все мыслимые пределы. Такое чувство, что маты-перематы можно потрогать руками. Но без этого никак нельзя. Без подобного допинга мозги никак не проснутся, а уставшее тело криво намотает портянки и натянет чужие сапоги.
Вот в такие минуты злость нужна. Злость и агрессия ко всему остальному миру. Тогда появятся силы и тогда все будет нормально... А еще доброта нужна. Доброта и забота к своим друганам, бухающим сапогами рядом. И если в душе все это закипело, то тогда на этих двух полюсах, на этих двух потенциалах, и появляется напряжение, дающее тот самый ток, что приводит в движение всю машину погранзаставы.
А время бежит... Быстрее надо, быстрее...
Черт, портянки не просохли... А, кстати, где я сегодня? А, мля, точно - в заслоне, Лехин черед в тревожку лететь... Станция без аккумуляторов - а как они могут за два часа зарядиться? Ладно, еще один - в мешок, на всякий случай... А вот и хрен тебе на рыло, хитрожопость майская - ты фонарь хватай... И подсумок мокрый... АКС, железяка любимая, как же ты мне надоел... И чего б тебе не весить чуть-чуть поменьше... Алё, народ! Какая редиска мою трубку прихватила?
Быстрее надо, быстрее...
Ага! Тревожка уже стартанула - дай им Бог побыстрей разобраться что там замкнуло... А комтех уже вторые сутки на ногах - хрен он там всё быстро просечет... Блин, антенну забыл... Да тут я уже, лейтенант, тут... Командуй давай - материться потом будешь...
Быстрее надо, быстрее...
Гремят сапоги по трапику к кузов «Шишаги»... Черт, иней выпал - не подскользнуться бы... Всё, тронулись... До четвертого минут пятнадцать - можно немного помедитировать...
К машине!!! Замполит, ну чего ты так орешь? Всех «яшек» распугаешь... А я вот тут вот, под кустом... Так, станция... Как частота? Как всегда - полный ажур... Три щелчка тангентой... Есть контакт - мы-то всегда на приеме, это вы давайте решайте кто там систему беспокоит... Станцию аккумулятором в куртку, под брюхо - он и так почти разряжен, а на этой холодрыге и вовсе загнется... Бр-р-р... Надо было рукавицы взять, а не трехпалки... От мокрой земли холод плавно, но неуклонно пробирается в организм, а шевелиться нельзя... Черт бы побрал это Заполярье... А в глаза хоть спички вставляй - все равно слипаются... Ну что они там копаются? Скоро час как валяемся...
Все... Отбой... Два пальца в рот - ну вылитый Соловей-Разбойник... Вылазьте, дети подземелий - наши опять победили... Есть, тарищ лейт-н-т... Саня, лови трубу - вызывай транспорт - вон розетка... Какой все-таки уютный кузов в нашем «шестьдесят шестом»... Хорошо, что есть на свете это счастье - путь домой...

Усталые, продрогшие и промокшие мы вваливаемся на заставу. По физиономии дежурного сразу видно, что беготня была опять вхолостую. Уже третья за последние сутки - начинается осень. Сырость, мля... Вот и замыкает...
Все снаряжение - в ящик, все мокрые шмотки-манатки - в сушилку, авось успеют просохнуть. Аккумуляторы - на зарядку, кушайте родные... Кровать. Простая железная кровать - нет зрелища прекраснее на свете... Блин, мужики, завязывай байки травить - нам с Сашкой в наряд через два часа...

Спальное помещение. Синий фонарь над входом скупо освещает три десятка тел, спящих в самых разнообразных позах. Сонное бормотание и нервное дрыгание конечностями во сне. С тяжелым дыханием может сравниться только тяжелый дух казармы...

ВЫБИРАЯ СВОИХ


Ой ты сон мой сон, легкий, быстрый стриж, лети над ночными деревьями, пой свою непонятную песню.
Ой ты песня моя, о чем ты?
Сон под синей луной, грустная гитара в углу, кубрик пуст, только где-то вдали тихо рыдает женщина. Это и не луна вовсе, это лампочка ночного освещения...
Ой ты страх мой, родной, вязкая тьма и холод вверх дном, что же ты затаился неведомым зверем там, впереди? Или ты позади? Где ты, страх? Я боюсь, я теперь боюсь, теперь только, только во сне. Сон ли это? Отец бормочет, чуть заметно покачиваясь, и койка иногда поскрипывает под ним...
- .... не надо, Маша. Пожалуйста, не надо. Не надо, прошу тебя, Машенька. Не надо....
Тихо стонет душа матери, надломлена. Надорвана, кровит. Что сказать теперь? Не уберегли? Не сохранили? Ой ты боль моя, боль страшная...
-.... теперь скажут, братан, сечешь, скажут: "Он всегда все брал на себя". Да херня это. Не думали, что БТР тонет, как монетка. Не знали, понимаешь? Кто знает, что там было? Почему они, дембеля, лейтенанта успели вытолкнуть? Летеху этого сраного успели, а сами...
Я знаю. Я помню, чувствую. Ничего там не было. Вытолкнули - и все, как только мехвод крикнул, что через моторный идет вода. Как он узнал? Вторая машина, первая высадка. Был бы вместо меня кто-то другой....
-.... слышь, а гитару-то эту Саша вечером перед высадкой брал... да... грустно, говорил, что-то...
Ой ты песня моя, какой же это сон? Нет, это все наяву, все под синей луной... лампочкой...
- .... не надо, Маша, пожалуйста, родная, ну прошу тебя, не надо...
Мать медленно, как будто поправляя седые волосы, подносит руки к голове, гладит ее, а потом так же медленно сжимает пальцы - ой ты горе-горюшко, понять ли мне тебя? Слезы и кровь, и клочья пакли в руках... это волосы...
Остальные родители приедут позже.
" Уважаемые Михаил Федорович и Мария Демьяновна.
С глубоким прискорбием сообщаем, что ваш сын, старший сержант Денисов Александр Михайлович, трагически погиб, спасая сослуживцев при нештатной ситуации в ходе выполнении учебно-боевой задачи..."
Спас сержант своего лейтенанта. Ой ты, служба моя, что ж ты такая жестокая, на вторую неделю-то в погонах....
Койка, скажи: я спать теперь, как раньше, буду?
Что-то там болтают...
-... а знаешь, что играл? Американскую песню, как это, "дом солнца за рекой"
- "Дом восходящего солнца", "Энималз"
- Да? Неважно... слова там такие, печальные. Вот так и я скоро буду - "Стою на перроне, пустой чемодан, а вокруг никого из друзей"
- Ты-то хоть жив...
- Да... а знаешь, мне и ехать-то некуда особо. Вот и думаю - может, пострекотать?
- Чего?
- Ну, на сверхсрочную...
- Не знаю... Ага, лейтенант идет.
Что я им скажу? Спать? Эти - экипаж четвертой машины, все видели.
- Дайте гитару, ребята... ох...
- Тащ лейтенант, на ней последний Сашка играл....
Господи, прости меня. Зачем я плачу? Что же я теперь значу, а, Господи? Что мне делать?
- ... да тише ты... что теперь, родителям ее отдать, что ли? Тащ, вот, только осторожно...
- Спасибо...
Песня... сыграть им "House of Rising Sun"? Так я ее не помню.
Такой нереальный союз - холодная кожа и теплое дерево. Больше я ничего не чувствую, и петь я не буду - куда тут петь? Я просто играю, и песня из моего сна, с синей луной и плачем стареющей на глазах простой женщины, не пробив бетонный спазм в глотке, медленно струится по рукам, согревая их, бежит по руслам запястий, и ниспадает тысячей ручейков на струны, разбившись на капли, падает дождем на желтый потрескавшийся лак - а там, внизу, живет что-то от Саши, которого я успел возненавидеть до дисбата и простить до признания, который выпихнул меня из тонущего БТРа, и который теперь там, в железном гробу вверх колесами, на черном и холодном дне. And you'll no longer burn to be brothers in arm...
Ой, гордость моя, что ж ты печешь мне душу? Я тебя слышу - "думай, постоянно думай о том, как бы не уронить свой авторитет! Тебе командовать этими людьми - отдай гитару, встань, утрись и заставь их заткнуться!!" Слышу - как непросто спорить с тобой...
Я теперь знаю, кто стоит на горле моей песни. Ой ты гордость моя, что ж мне с тобой так тяжело?
- Так, ребята, пора спать.
- Тащ лейтенант, мы тихо. Никто не слышит.
А здесь стенания почти неслышны. Отдал гитару вместе с печалью. Так бы и матери - отдал бы что-то вместе с горем...
- Тащ лейтенант, а как вы думаете, почему вас вытолкнули?
- Куницын... ты лучше спи. Я не знаю.
- Тащ лейтенант, а как вы там командовали?
- Хочешь честно? Я (ох, песня моя... сон и синяя луна... гордость моя... иди-ка ты далеко) ничего не успел ни предпринять, ни скомандовать. Вообще ничего не успел. Меня просто выбросили наружу. Вот и все. Ничего не изменить - в этот раз спасли меня. В другой раз - другого. Может быть, мне повезет и, когда будет надо, я смогу скомандовать то, что нужно, и люди... останутся живы (а сейчас я бегу - от себя бегу, куда глаза глядят. Нет, сейчас - еще хуже: как загнанная в угол крыса, бросаюсь на свору бродячих собак - на этих уродских, больно умных бойцов, которым, бля, видите ли, жалко корешей! Скажи им это, скажи!!).
- Ух.... всё, спать.
Иду к родителям, и вокруг рушится мироздание. Ой, ты жизнь моя каличная...
- Это меня Александр... Саша спас. Поклон глубокий за сына вам... (скажи, что не виноват - ты вообще зенитчик, с ДШБ на высадку шел как командир корректировочного поста, скажи!)... простите меня, это я виноват. Если сможете, простите (Господи, зачем же ты подарил мне такие слабые, женские глаза - чуть что, сразу в носу щекочет)... Простите меня...
Отец привстал, потянулся ко мне, обнял, уперся лбом в грудь и вдруг беззвучно, неслышно разрыдался так тяжко-тяжко, что меня начала бить дрожь... Я держал его и думал... вранье... не думал вообще ни о чем... просто жил, и все.
Ой ты сон мой сон, тяжелый холод, мрак и синий свет холодной луны... почему ночная школа так нереальна? Господи, ну и сон - вторые сутки пошли, начал валиться в себя. Шесть с половиной минут прошло - память отмотала десять лет... Выбираться отсюда надо, вот что, из этой школы. Парты, черные развороченные дома вокруг, жуткий холод. Огромная синяя луна. Оскал разбитых окон. Это город не зря назвали - Грозный. А рация пиликает вызовом слишком громко, слишком. Эдак чехи на звук шмалять начнут.
- Товарищ капитан, тут прапорщик Куницын
- На приеме два-шесть.
- Все закрыли. "Шилка" стала на точке ноль два, котельную и бараки держит, откуда днем снайперы работали. Прием.
- Принял. Закрой ее сверху - особенно с крыши пожарной, посади там кого-нибудь...
Вжжж - рикошет. Откуда? Я в миг на полу вместе с рацией. Ой ты жизнь моя, дрожащая в коленках...
- Один-четыре, восьмой или девятый этаж, балкон перехода между лифтами и лестницей!
- Принял. Разберусь сам.
Кто послал сюда лейтенантов? Кто, блядь? Некому здесь их из БТРов выталкивать - да и выталкивать-то куда - прямо под пули? Так и горят вместе, в обнимку - техника и пацаны эти розовые.
- Раз, два, три, четыре - со мной к подъезду, Юра - остаешься старшим. Знач так - щас Костя врежет по стене на уровне четвертого этажа, с того края - мы вот в этот подъезд, а потом по одному к крайнему. Вы - прикрываете нас огнем по уровню этажа седьмого. Вопросы?
Нет, тащ капитан. Все ясно.
- Два-восемь, двенадцать-два по правому краю на четверке. Три-четыре коротких.
Коленями в грязь из окна, локти, руки. Бежать - пока, рассыпая звонкие гильзы, корявой четырехпалой молнией работает "шилка"...
- Так я пойду посмотрю?
- Давай
Боец, Женя его зовут, распластавшись по стене, ползет между подъездами. Здесь написано, что в соседнем - выход на чердак. Эта тварь может уйти по крыше, если еще не ушла. Стой, назад. Ползком.
Что?
Синяя луна, тихая песня. Десять лет назад. Ой ты, мой страх, мой родной, застывший корявым железом на дне Балтики, ты ко мне в гости пришел, здравствуй. Не ждал. Здесь - не ждал. Холод и ужас. Здесь, за спиной. За деревянной дверью на лестничный пролет. Десять лет не виделись. Теперь ты за мной? Давай. Пацанов не отдам - только после меня.
- Лежать! - шепот может быть громким.
Гранату на балкон второго этажа - ногой в дверь лестничного перехода и! И!!!!
... и лицом в красное пятно выстрела из СВД.
В черный кошмар небытия.
-...четыре патрона успел отстрелять, а чех - два. Правда, того гранатой посекло сильно, весь в крови был. Не помню, живой или мертвый уже. Капитана сразу понесли обратно. Больше ничего не помню.
- Сержант, не надо врать. Вот у меня здесь написано, что чеченец тоже был ранен, но еще жив, когда старший прапорщик Куницын засунул его в мусорный бак, бросил туда гранату и закрыл крышку!
- Не знаю. Не помню. Не видел...
Тесно-тесно-тесно-тесно... и очень светло, и холодно очень. И смешная старушка тычет мне соску, а из коляски видно огромное голубое небо, и ранец первый у меня бело-зеленый, и каждую ночь я прыгаю с крыши и лечу, и просыпаюсь; а деревья и дома все еще огромные, а горд сверху такой волнующий, течет широкой рекой; и очень звонкий вкус крови на губах - их четверо, а я один, да еще и после операции, и больно; а потом много-много звезд, в которые, кажется, можно упасть и падать бесконечно... вчерашний студент политеха - лейтенант-двухгодичник, как хотелось верить в Морскую Пехоту; жена и дочь - близкие и далекие сразу - и черный гроб бронетранспортера на дне, вцепившийся скрюченными колесами в тяжелую свинцовую воду... ослепительная косая черта властно отсекает мрак слева - кто-то открыл дверь в черном пространстве...
-... здесь остановимся. Чувствуй - что ты дал бы своим бойцам, оставшимся на дне?
- Жизнь
- Мимо. Ты не в силах. Что из того, что мог бы? Чувствуй!
- Жизнь. Свою. Тогда, десять лет назад.
- Смело. Не передумаешь? Не перечувствуешь?
- Нет.
- У тебя тоже есть мать. И отец. Они тоже будут рвать на голове седые волосы и беззвучно раскачиваться на скрипучей военной койке.
- Да. Я понимаю. Я уверен: свои - поймут.
- Кто это - свои?
- Родители. Мать и отец. Близкие. Сестра. Дочь. Может быть, жена... Костя поймет. Комбат. Наверно, кто-то еще...
- Ты не боишься уравнивать мать и комбата? Ты не ошибаешься?
- Нет. Я - офицер. За мной люди. На мне... мои люди. Ни лучше, ни хуже меня. Просто мои. Свои. Я принял решение.
- Хорошо. Учти, ты получишь именно то, чего просишь. Последний вопрос, перед тем, как ты сделаешь свой выбор - хочешь ли ты славы?
- Нет.
... нет никакой бездны, хотя и дна тоже нет, и потолка, и горизонта. Нет ничего, только золотистые стрелы, пронизывающие пространство откуда-то сверху. Мощнее, мощнее, сильнее, напористее, светлее, светлее, светлее-светлее-светлее-ослепительно-ярко-аааааааа!
-... есть пульс! Уфффф, заработало!
- Да, зрачок реагирует, хорошо. Порядок, капитан. Порядок. Дыши, капитан. Вот так, да, Аня, убери бушлат... слышь, капитан, пацаны твои и прапорщик здесь ночуют. Они с тобой. Дыши, капитан, ты им нужен. Ты - молодец. Живи, капитан...

Дембельский рассказ
Срочную я в ракетно-десантных войсках служил. Другой бы врать начал, типа «я с ракет в тыл врага десантировался», а я так нет, не буду. Честность - одно из моих главных достоинств. Ага. И еще скромность. Так вот, честно скажу, в штурмовой взвод я не попал. Наше дело простое: загрузил, отвез, вернулся. Пилотом я был на ИК-9/40, это самолет такой секретный. Амфибия КБ Иванопуло и Козодоева. Ну, вы слышали, наверное, был самолет ИК-3/62, а это его модификация 1985 года. И был у меня случай... Не, это еще не рассекретили, лучше про другой случай расскажу. Как я чуть орден не получил. Дело было весной, как раз ледоход начался. Я, как обычно, загрузился секретным ракетно-десантным оборудованием, получил разрешение на взлет, и полетел. Лечу я и жизни радуюсь. Земля внизу красивая такая, то снег, то трава зеленая, по речке льдины плывут. Гляжу, что-то с льдинами не то. Присмотрелся, а на них свиньи плывут! Я, конечно, сразу понял, в чем дело. Тут на берегу спецсвинарник был. Выращивали в нем специальных свиней на закуску членам правительства. Я как-то возил таких. Зверюги! Ростом с лошадь, толстенные, сало толщиной в полметра, вкуснющее, говорят. Там лучшие украинские свиноводы работали. Режим секретности - как на ракетном заводе. А командовал свинарником, извините, отдельным откормочным комплексом специального назначения, целый генерал-лейтенант. А неподалеку располагался отдельный перегоночный комплекс специального назначения, тоже под командованием генерал-лейтенанта. Сечете, что там выпускали? Даже целое управление при генштабе было: главное управление обеспечения стратегическими специальными средствами. Но это все секретная информация. Между нами, ладно? И вот смотрю я и вижу: река по весне разлилась, берег подмыла, стена у главного корпуса ООКСН рухнула, и все свиньи в реку попрыгали. А они ж не тонут, в них сала столько, что специально не утопишь. Вот и плывут, кто в воде, кто на льдинах. А генерал бежит вдоль берега и кричит страшным голосом. Переживает, бедняга, наверное, уже в мыслях со звездами на погонах прощается. Решение у меня созрело мгновенно. Я в учебке лучшим пилотом был, а что, я ж еще в аэроклубе на ИК-0/92 начинал. А тут такая шикарная машина. Была у ИК-9/40 одна недокументированная возможность: мог он по воде как глиссер гнать. А салон у него вместительный и люк снизу. Ну что, догадались? Точно, захожу я вдоль реки на посадку, снижаюсь, открываю люк и глиссирую. Вода в салон поступает, а с ней и свиньи. Всех подобрал в три захода. Здорово, правда? Говорят, потом какой-то авиаконструктор мой способ использовал, но я не в обиде. Плановый полет, конечно, прервать пришлось, вернулся на аэродром. По пути сообщил обо всем по радио, там уже и машины для свинок подготовили. А тут и генерал-лейтенант подъехал. Бросился ко мне, обнял, слезы по небритой морде текут. Говорит: «Андрюха! Спаситель ты мой! Гадом буду, выбью тебе орден!» А я ж не за награды, но орден это хорошо. Дома порадуются за своего героя. Только не вышло ничего с орденом. Почему? Да невезуха просто. Последнюю свинью при загрузке люком зажало, так она всю дорогу со страху гадила. Ну и попало на голову другому генералу. Тому самому, с ОПКСН. А у него брат в Москве, в наградном отделе. Ну и ладно, я ж не за награды...