Родная речь
После окончания училища старший лейтенант Спицин попал в Южную группу войск, в Венгрию. Поскольку вероятный противник был, что называется, под носом, службу тащить приходилось по-настоящему, да и вообще, Спицин был парнем добросовестным, втайне мечтал дослужиться до майора и в общагу приходил только ночевать.
Контакты с местным населением не поощрялись, да и особой необходимости в них не было. По-мадьярски Спицын, как и положено нормальному советскому офицеру, не знал ни слова, а стимула изучать язык у него не было, так как единственное чувство, которое вызывали у него местные женщины, была оторопь. Ну, и еще Дракула почему-то вспоминался, хотя Влад Цепеш, как известно, был мужчиной и проживал в соседней Румынии. Так что, в течение года или полутора лет старший техник Спицин перемещался исключительно по маршруту аэродром - столовая - общежитие, честно заработанные форинты укрепляли надежду на покупку в Союзе автомобиля: как вдруг все изменилось.
Началось с того, что разбился один из полковых Су-7Б. Точнее, не разбился, а столкнулся с землей, а еще точнее - с болотом. Летчик сумел катапультироваться, а самолет ухнул в недра местной Гримпенской трясины. 'Сушку' решили не доставать, но кое-какая аппаратура с самолета в жадные, загребущие лапы разведки вероятного противника все-таки попасть была не должна.
Для археологических раскопок отрядили целую команду, старшим которой по честному офицерскому жребию выпало быть, естественно, Спицину.
Через 15 минут после начала работ стало ясно, что приехали зря. Достать самолет из болота не удалось бы и взводу Дуремаров, не говоря о дохляках из ЦРУ. Да и не стали бы они нырять в вонючую, взбаламученную грязь за аппаратурой с Су-7Б...
Стоило только вычерпать из ямы часть жижи, как она с довольным чавканьем возвращалась обратно. Со стороны это выглядело так, как будто ненормальные русские решили перемешать болото. Осознав убыточность идеи, работы решили прекратить. Кое-как отмывшись в том же болоте, голодные и злые солдаты погрузились в 'Урал'.
Дорога в гарнизон проходило через мадьярское село, в котором играли свадьбу. Машину остановили и жестами объяснили, что за здоровье жениха и невесты следует выпить и закусить. Спицин впал в тяжкое раздумье. С одной стороны, молодой организм требовал своего и при виде накрытых столов начал подавать недвусмысленные сигналы, но, с другой стороны, возможны провокации и куда девать пистолет?! 'Если пьянку невозможно предотвратить, надо ее возглавить', - лицемерно подумал старлей и скомандовал: 'Из машины!'.
Измученные трезвым образом жизни и армейской пайкой, воины мгновенно утратили боеготовность. Сладенькие венгерские вина в течение получаса снесли башни у всех солдат. Спицин держался дольше. Впоследствии он смутно припоминал, что хозяин дома повел его осмотреть винный погреб. У каждой бочки, покрытой плесенью и пятнами селитры, он останавливался и предлагал попробовать 'маленький стаканчик'. До конца погреба не дошли.
Под утро хозяин вместе с гостями собрали русских гонведов, аккуратно уложили в кузов 'Урала'. Мадьяр сел за руль. У ворот КПП деликатно посигналил: 'Забирайте своих'...
Через две недели Спицина вызвали к начальнику штаба.
- Планируются большие учения с перебазированием. Передовая команда убывает на новый аэродром через неделю, но надо съездить, посмотреть как там, и вообще... Поедешь вот сюда, - начальник штаба ткнул карандашом в карту, - досюда вроде электричка местная ходит, а там - на автобусе, ну, или на попутке: Опыт общения с местным населением у тебя есть, - ухмыльнулся НШ, - езжай, алкоголик!
Спицин достал блокнот, наклонился над картой и содрогнулся. Простые, привычные русскому уху названия венгерских городов Секешфехервар, Ходмезевашархей и Терексентмиклош, взявшись за ручки, пустились перед его помутневшим взором в пляс.
Название конечного пункта Спицыну удалось перенести в блокнот с карты только с четвертого раза, о том, чтобы его запомнить, не было и речи:
Кое-как добравшись на местном поезде до промежуточной точки, старлей впал в мрачную задумчивость. Какой ему нужен автобус он, понятно, не знал, а если бы знал, не смог бы спросить, а если бы смог спросить - не понял бы ответа. Оставалось одно - голосовать.
Спицын вышел на пустынную утреннюю дорогу. О том, что с водителем придется тоже как-то объясняться, он старался не думать.
Внезапно он услышал до боли знакомый, можно сказать, родной звук. Из-за поворота вывернулся 'Урал' характерно-зеленого цвета. Подобно Робинзону Крузо, увидевшему на горизонте парус, Спицын заметался на обочине. Спасение пришло в лице пехотного подполковника.
- На аэродром? Садись!
Спицын привычно полез в кузов.
- Ты куда?! - удивился пехотинец, - у нас так не делается!
В кузов был отправлен солдат, водитель 'Урала', подполковник сел за руль, а Спицын, не привычный к таким церемониям, устроился на правом сидении.
На КПП к 'Уралу' подлетел наглаженный сержант:
- Товарищ подполковник, помощник дежурного по КПП сержант Кириллов!
- Проводишь старшего лейтенанта да авиационного КП. Знаешь, где это?
- Так точно!
Сержант без команды подхватил спицинский чемодан.
На чисто выметенной аллее, обсаженной аккуратно подстриженными кустами, встречные солдаты при виде старшего лейтенанта переходили на строевой шаг и четко по уставу приветствовали его; непривычный к такому строгому соблюдению правил воинской вежливости Спицын пугливо козырял в ответ. Когда у солдатской столовой ему отдал честь прапорщик, Спицын так растерялся, что не ответил на приветствие.
У забора из рваной колючки сержант остановился.
- Дальше мне, товарищ старший лейтенант, нельзя. А КП ваш - вон, его отсюда видно...
Раздвигая лопухи на основательно заросшей дорожке, Спицын подошел к КП. Полуметровой толщины стальная дверь, перекрывающая главную потерну, была задраена. Спицын поискал звонок и нажал кнопку. Ничего не произошло. 'Звонок не работает или нет никого' - подумал он. Приложив ухо к холодной стали, Спицын опять нажал кнопку звонка. Ничего. Внезапно замок оглушительно лязгнул. Спицын отскочил. 'Бублик' на двери закрутился, заскрипели петли. На пороге показался авиационный майор с перекошенной ото сна физиономией. На мятой рубашке с расстегнутым воротом болтался галстук, резинка которого была заправлена под погон.
Полуослепший от яркого дневного света, майор жмурился и крутил головой, как сова. Наконец, с явным напряжением он зафиксировал цель и перешел на режим сопровождения. Некоторое время он тупо рассматривал Спицына, наконец прокашлялся, сплюнул и хрипло спросил:
- Ну какого хуя ты трезвонишь? Я слышал и в первый раз: Кто такой? Чего надо-то?
- Слава богу, - подумал Спицын, - наконец-то свои...

Если кто не в курсе, 92-й год в украинской (почти, номинально она еще была советской) армии был годом повального дезертирства. Уклонялись от службы, кто как. Кто писал рапорт комбату, что у него "видения" и он "не может больше" (таких однообразных, как дембельские альбомы с доморощенной бойцовской поэзией, рапортов, у нас в военно-строительном отряде было немало), попадал в психушку и через месяц, дав завотделением презент, ехал домой самозванным шизофреником, кто затевал возню с переводом поближе к дому, а там отмазывался родительскими взятками, а кто, не мудствуя лукаво, просто переодевался в гражданку и ехал домой, к маме. Иногда несколько раз. Почему-то их никогда не судили, а один раз тов.Горбачев сделал амнистию всем убежавшим.

Рядовой Халявкин (фамилия настоящая) был из последних. Бегал он в Одессу, поскольку именно там, по его рассказам, обреталась его семья, глава которой, по рассказам рядового был целым полковником. Сам Халявкин был, как его фамилия - много трепу, мало толку, может быть, именно его фамилия и сделала его таким. Поэтому никто его всерьез не воспринимал, мотался он по части, как г... в проруби и очередной его побег только злил сержанта его взвода, т.к. приходилось писать объяснительные командованию. За Халявкиным обычно посылали гонца и, поскольку цели, иной как чем побыть несколько дней дома, он не преследовал, его тихо и мирно привозили обратно, он стоял несколько дней на тумбочке (после разваленной однажды в хлам камеры, на губу нас больше не брали, пока мы там не выстроили персональную стройбатовскую камеру) и так до следущего раза.

И вдруг после очередного его побега посланный офицер вернулся без нашего героя.

Роту выстроили на плацу, вышел наш комбат, здоровый широкий дядька по имени Иван Алесеевич, и промолвил густым басом:

КБ: Все помнят, наверно, вот был тут у нас такой... этот...
НШ (жополиз и придурок): ...Халявкин...
КБ: Да, Халявкин.
(подтверждающий гул в строю)
КБ: Все помнят, он тут хвастался, папа, мол, у него целый полковник, всех нас тут в дугу и тому подобное?
(подтверждающий гул в строю)
КБ: Так вот...
(разочарованный взмах рукой вниз)
КБ: Прапорщик!

...перепуганные вороны на тополе взлетели и возмущенно закаркали.

Обороноспособность Родины на самом деле сохранялась потому, что у нее в Красной ее Армии были нормальные переводчики с русского языка на всякие. Вот тока-тока я восемь месяцев отпереводил во Фрунзе (нау Бишкек) как отсылают меня в Солнечногорск под Москвой. Приехали страшные офицеры из Гвинеи переучиваться на командиров танковых бригад. В Гвинее типа танков может 5, ну 8 максимум. Но бригада танковая, все дела гвинейские.
Короче. Тема занятия "Ориентирование в пути". Выделяется автобус ПАЗ. Солдат-водитель, подполковник-преподаватель и лейтенант-перводчик (типа я ). В 9.00 приходит на стоянку автобуса трщ пплквнк. Никакой. Не то, что с бодуна, а сам бодун он и есть. Чума просто. И говорит мне примерно следующий текст: "Лейтенант, ты объясни хлопцам, что у них есть карта, что надо компас поставить на ровное место, что карту повернуть на север в соответствии с синей стрелочкой, а дальше даже негры должны понять куда ехать. Я иду стчас спать, а ты обучи черных, как там будет по-русски право-лево-прямо, да и сам тоже прикорни".
Ну я исполнил команду, сессна, пплкнвнк тут же задремал и мы тронулись в путь. Долго ли коротко, черные наши вели бойца-шофера, ориентируя его в пути как умели. На очередной кочке меня, задремавшего, тоже качнуло. И увидел я автомобиль УАЗ, из под брезента которого торчали две солдатские пятки. Охранение - мелькнуло в голове, а зольдатн спит. Но почему-то не придал я этому значения и снова погрузился в дрему. Разбудили меня выстрелы. Не ружейные. Проснулся даже тврщ пплквнк. На нас шли танки и херачили по мишеням, которые находились как раз между нами и атакующими нас танками. С вышки: "Прекратить огонь, кто пустил пазик на полигон. Экскюзэ-муа?"
Ну, тут, сессна, ппдплквнк орет: бива мать, все ложись, солдат, не газуй, переводчик, не переводи, негры - на пол, а то я не хочу с вами в братской могиле лежать. Ну, типа отлежались на полу, потом поехали домой - пдплквнк уже трезвый. Начинает допрос с пристрастием. Оказалось в результате, что командиры бригад будущие вытащили свои компасы в автобусе и у всех стрелочка показала на мотор автобуса ПАЗ. А дальше они уж командовали драйверу-солдату куда рулить. И выехали мы в итоге на полигон.
А когда я через час после приезда рассказал в столовой коллегам об этой хрени, на меня посмотрели, как на ангела: "Дружище, это были показательные стрельбы для ГДРэшников с БОЕВОЙ стрельбой"
Во как.