ЛАЙ КАРАУЛЬНОЙ СОБАКИ

У капитана третьего ранга Герасюто была кличка Гуинплен. Нет, рот у него был нормальный, малость кривой только. Гуинплен - это потому что он очень часто и оригинально смеялся, как правило, не вовремя. Он мог заржать где угодно и с чего угодно - в автобусе, на совещании, на стрельбище и прямо возле ракеты, пугая стыковочный расчет и инициируя боеголовки. Потому-то и приклеилось к нему - сначала "Человек, который смеется", а потом и просто - "Гуинплен". Смех его можно было назвать смехом только при наличии изрядной доли больного воображения - это был и не смех даже, а скорее этакий жуткий утробный звук, рождавшийся где-то в районе толстого кишечника, пронзительный, с клекотом и переливами. Думаю, что своим смехом он, подобно Соловью-разбойнику, мог бы сшибать птиц на лету, но проверить это никак не удавалось, поскольку вороны всегда держались от Гуинплена на безопасной дистанции. Вороны вообще - птицы очень умные и очень осторожные. В отличие от ворон, нам деться было некуда, потому что Гуинплен служил с нами вместе, и нам приходилось все время быть начеку, чтобы от внезапного хохота не получить паранойю. Во всяком случае, не один из нас бился головой обо все, что угодно, шарахнувшись от неожиданного идиотского смеха над ухом - как будто начинающий саксофонист спьяну дует в старомодный сливной бачок с трубой... Плюс безумный взгляд безумных глаз. Супруга у него испокон веков работала начальником санэпидстанции и жутко достала весь Вилючинск.
А тут ему надо было проверить караул. Приехал он к охраняемому объекту и, в нарушение Устава, полез потихоньку в сторону постового грибка - бдительность решил проверить, причем, каким-нибудь неординарным способом, дабы загадать часовому задачку посложнее. А надо сказать, у нас на базе по старинке вокруг колючей проволоки на ночь ставили худющих караульных псов. Никто никогда не слышал их лая - мы были уверены, что любой диверсант сможет элементарно пройти мимо них на секретный объект с помощью простого куска старой заплесневелой колбасы. А тут вдруг - нате вам! - где-то в кустах, да притом совсем не там, где сидит наше голодное и тощее животное "собака", раздается разливистый и булькающий лай, потом злобное рычание, снова лай, а потом - душераздирающий вой, как по покойнику. Потом пауза, и опять... и снова...
Часовой минут десять прислушивался, ухмыляяясь, а затем, во время очередной паузы, громко эдак и говорит сам себе - так, чтоб собака слышала:
- Лает, падла... Кажись, не наша лает. Наша на блокпосту сидит, шмат левее... Пристрелить с-суку, что ли?
Отстегнул потихоньку магазин и громко клацнул пустым затвором.
Минут пять собака не лаяла - видимо, переваривала фразу часового. Потом снова тявкнула пару раз, но уже не так уверенно.
- Боишься, стерва? То-то. Вот токо гавкни у меня еще разок - сразу очередь в жопу всажу.
Собака переместилась за бугорок, где ее не смогли бы достать пули часового, и яростно залаяла опять.
- Да ладно, хрен с тобой... - Часовой нажал кнопку на матюгальнике. - Караульное помещение! Докладывает часовой второго поста матрос Алтухов. Слышу лай дежурного по части, капитана третьего ранга Герасюто...

Солдат МОЖЕТ быть наказан. Но он ДОЛЖЕН быть накормлен !
(Кто-то умный)

Г-д офицеров это не касается...

Без пяти минут "Голани".

В своё время служил я командиром отделения на базе общевойскового КМБ "Зиким". В апреле 97-ого приняли мы очередную роту новобранцев и среди них обнаружили парня, явно с "молодыми" ничего общего не имевшего. Одет он был в потёртую форму, на ногах - изношенные сапоги. На груди у него красовался значок пехотной бригады "Голани", на левом плече под погоном едва держался аккуратно сложенный видавший виды коричневый берет. С того же плеча свисал вымпел* "Голани". На наши удивлённые расспросы, парень ответил. предъявив свою военную карточку, что служит в пехоте уже больше года, а на общевойсковой КМБ попал в качестве наказания. По его словам, он дал по репе командиру батальона, за что и загремел к нам, после чего вернётся обратно в батальон.
Довольно хорошо зная нравы и обычаи "Голани", мы пришли к выводу, что комбат этого олуха был человеком остроумным, ибо для бойца пехоты нет большего унижения, чем быть посланным проходить общевойсковой КМБ для тыловиков вместе с новобранцами. Однако, нас присутствие "Голанчика" поставило в тупик. Не будут же девчонки - ефрейторши, от силы полгода в армии, гонять его вместе с молодыми! Довольно быстро был найден компромисс. Пехотинец вставал вместе со всеми на утреннее построение, но кроме обычной уборки в палатке ни делал почти ничего. Заставлять его ходить на строевые упражнения и уроки обращения с оружием было бессмысленно, и он проводил целые дни в палатке, рассказывая пехотные байки случайным слушателям. На стрельбища мы брали его с собой, и он развлекался вместе с сержантами, поливая цели длинными очередями, в то время как остальные новобранцы вели одиночный огонь только по приказам офицеров.
Месяц пролетел незаметно, настало время распускать нашу "молодёжь" на проф. подготовку и постоянные места службы, а "Голанчику" - вернуться к себе в батальон. В последний день КМБ, среди дикого бардака - уборка, сдача экипировки и амуниции, и т.д. - я улучил минуту, чтобы глянуть на списки распределения - хочется же знать, куда твоих солдат служить посылают. К своему удивлению, в списках я обнаружил имя нашего пехотинца - его назначали водилой на какой-то Богом забытой базе ВВС. Со списком в руках, я бросился в отдел кадров, который за одно заведовал и распределением солдат после КМБ. "Слушай, тут у меня какая-то путаница с солдатом, "- с порога заявил я дежурившему в кабинете сержанту, - "проверь мне срочно, а то они уже на автобусы садятся." Сержант набрал личный номер "Голанчика" и на экране высветилась следующая информация:

"Такой Такой-то, 77 года рождения.
Призван на срочную службу - Март `96.
Март `96 - Общевойсковой КМБ, база Ницаним, не окончен.
Апрель-Июнь `96 - дезертир.
Июнь-Август `96 - 6-ая военная тюрьма.
Август `96 - общевойсковой КМБ, база номер 80, не окончен.
Сентябрь-Октябрь `96 - дезертир.
Октябрь-Декабрь `96 - 4-ая военная тюрьма.
Декабрь `96 - общевойсковой КМБ, база Ницаним, не окончен.
Декабрь `96 - Январь `97 - дезертир.
Январь-Март `97 - 4-ая военная тюрьма.
Март-Апрель `97 - центр призыва и распределения, рота ожидающих начала КМБ.
Апрель `97 - общевойсковой КМБ, база Зиким."

Парня мы сняли уже с автобуса. Ему не хватило всего пяти минут, чтобы покинуть "Зиким" вместе с остальными солдатами, одурачив нас всех. На допросе он не запирался - всё и так было ясно. Атрибуты "Голани" он взял у старшего брата, дембельнувшегося за полгода до этого. От него же и наслышался разных баек про Ливан и Газу, которые он и рассказывал доверчивым слушателям от первого лица. Помню, наш ротный долго мучился, пытаясь вменить ему что-то, что не требовало бы вмешательства военной полиции, а то вся армия бы на смех подняла. Наконец нашли какую-то статью и в личном деле несостоявшегося пехотинца добавилась ещё одна строка:

"Апрель-Май `97 - общевойсковой КМБ, база Зиким - не окончен.
Май `97 - 6-ая военная тюрьма."

*Вымпел Голани - в Армии Обороны Израиля принадлежность к части обозначается маленьким вымпелом с эмблемой части, свисающим с левого плеча. У Голани - единственный в АОИ прямоугольный вымпел. На нём изображён зелёный дуб на жёлтом фоне

Утащено с сайта
http://www.chestyle.ru/


Автор Ljon'chik

Примечание
Голани - элитная боевая часть, укомплектованная добровольцами

День рождения Ленина
(байки на полубаке)


Столетие со дня рождения Ленина я встречал на Северном Военно-морском флоте, где после защиты диплома мы проходили так называемую военно-морскую практику.
В апреле начинались многонедельные маневры "Океан", поэтому практически все корабли флота были срочно укомплектованы почти по военному времени, а всех "увечных, болящих" и в ближайшее время увольнявшихся в запас переводили на каботажные суда, плавбазы и тому подобное.
Наш красавец - большой противолодочный корабль "Стройный" - к таковым не относился, но он к этому времени полностью выработал моторесурс и ждал своей очереди на капремонт.
Поэтому далеко в море его не пускали. Поэтому же перед учениями его набили матросами как банку шпротами - раза в полтора больше штатного расписания.
А тут на голову командования свалились еще и студенты.
В результате жизнь у нас была отличная. Никому было не до нас. Место мы себе нашли быстро, на довольствие нас поставили - больше нас никто не трогал и не допекал разными политзанятиями, совершенно обязательными для всех остальных. Работой, правда, не обходили. Но поскольку матросов на корабле было, как муравьев, то основной сферой нашей деятельности был причал.
А инструментом соответственно - ломик, несколько лопат для очистки от снега, пара кисточек и ведерко с краской. До обеда - пошуруешь слегка снежок (откуда на причале снегу-то взяться? что нападало - тут же и сдуло), после обеда - посидишь вокруг ведерка...
И вся стодневная всесоюзная ленинская вахта обошла нас, таким образом, стороной.
Моим соседом по койке оказался "годок", которому до увольнения оставались считанные дни.
Невысокий, щупленький, рыжеватый москвич считал до дома уже и не дни даже, часы, и потому от койки отходил только в столовую, да и то не каждый раз.
Недели две он перешивал форменные брюки на клеши, а когда перешил и померил - весь кубрик замер от удивления: в коленях брюки практически обтягивали ногу, а внизу были шириной не менее полметра. Но сукно было хорошее, складками не обвисало и форму держало хорошо.
Когда первое оцепенение прошло, кто-то сказал: "Тебя в таких клешах в Москве первый же патруль заберет!" - "Ерунда! - моментально отреагировал москвич, - Мне только до дому дойти!"
Он аккуратно сложил свое произведение портняжного искусства в рундук, и лег на койку: "Все! До дембеля меня не будить!"
Было 20 апреля. До дембеля оставалось недели три.
А часа в четыре утра прозвенел длинный звонок.
На флоте это называется - колокол громкого боя. Другими словами - сыграли боевую тревогу.
Когда колокол замолк, динамик корабельной трансляции проговорил уставные слова: "Боевая тревога! Корабль к бою и походу приготовить!"
Это ничего не объясняло, но матросу рассуждать не положено, через пару секунд кубрик опустел. Вторым, так сказать, эшелоном отправились на боевой пост и мы - студенты. Так нам было предписано специально - дабы не путаться под ногами сломя голову бегущих матросов.
Мой сосед спал.
И тут в кубрике появился замполит. Он тут же увидел спящего и двинулся к нему. Мы задержались у трапа. И не зря. Диалог был неподражаем.
- "Ты почему не на боевом посту?"
- "А я заболел."
- "Тогда почему не в санчасти?"
И тут "годок" произнес фразу, которую я помню уже не одно десятилетие:
- "А я на предпраздничной вахте. Я взял обязательства - к столетию со дня рождения Ленина вылежать сто часов!"
На замполита напал столбняк. Он открыл рот, но ничего не сказал. "Годок" понял, что перестарался, он схватил робу и стрелой взлетел мимо нас по трапу. Мы ринулись за ним вслед, оскорбленный замполит был опасен, как атомная бомба.
А из динамиков громкой связи донеслось:
"Швартовую команду - наверх! По местам стоять, со швартовов сниматься!"
Предстояло что-то интересное.

(http://letopis.kulichki.net/1999/april99/nom41.htm)